Слово против язычников
Почти все творения святаго Афанасия Великого писались по поводу живых обстоятельств церковно-религиозной жизни его времени. Великий переворот, совершавшийся во всех сферах мировой жизни его времени чрез смену язычества христианством, особенно сильно проявлялся в центре умственной жизни древнего мира-в Александрии. Все люди мысли и слова спешили так или иначе высказаться во время этого движения. Не мог отказаться от своего горячаго стремления высказать святую истину, долженствовавшую сменить языческую ложь, и юный Афанасий. И вот первым плодом его богословского ума и христианского одушевления было его сочинение под названием «Слово на язычников» (Епископ Никанор (Каменский) (1847–1910) "Святой Афанасий Великий, архиепископ Александрийский, и его избранные творения". СПб, 1893).
Такия же клеветы в укоризну нашу слагают язычники. Они громко смеются над нами, указывая не на иное что, а только на крест Христов. Но тем паче можно пожалеть о безчувствии их. Клевеща на крест, не видят они силы креста, наполнившей целую вселенную, не видят, что крестом стали явны для всех дела боговедения.
Итак, сперва обличу, сколько могу, невежество неверующих, чтобы, по обличении лжи, сама собою возсияла, наконец, истина.
В начале не было зла, потомучто и теперь нет его во святых, и для них вовсе не существует оно. Но люди, впоследствии, сами против себя начали примышлять и воображать злое. Отсюда же, конечно, образовали себе и первую мысль об идолах, не сущее представляя как сущее.
Создатель мира и Царь царей Бог, превысший всякой сущности и человеческаго примышления, как благий и все превосходящий добротою, сотворил род человеческий по образу Своему, собственным Словом Своим, Спасителем нашим Иисусом Христом, и чрез уподобление Себе соделал его созерцателем и знателем сущаго, дав ему мысль и ведение о собственной Своей вечности, чтобы человек, сохраняя сие сходство, никогда не удалял от себя представления о Боге и не отступал от сожития со святыми, но, имея в себе благодать Подателя, имея и собственную свою силу от Отчаго Слова, был счастлив и собеседовал с Богом, живя невинною, подлинно блаженною и безсмертною жизнию. Так и Священныя Писания о первом сотворенном человеке, который на Еврейском языке назван Адамом, говорят, что в начале с непостыдным дерзновением устремлен был он умом к Богу и сожительствовал со святыми в созерцании мысленнаго, какое имел в оном месте, которое святый Моисей, в переносном смысле, наименовал раем (Быт. II:8).
Таким, по сказанному, Создатель соделал род человеческий, и желал, чтобы таким же и пребыл он. Но люди, вознерадев о совершеннейшем и поленившись постигнуть оное, охотнее взыскали того, чтò ближе к ним; ближе же к ним было тело и телесныя чувства.
Уклонившись от созерцания мысленнаго, употребляя во зло частныя телесныя силы, услаждаясь разсматриванием тела, замечая, что удовольствие для нея есть нечто доброе, душа в обольщении своем злоупотребила наименованием: доброе, и подумала, что удовольствие есть самое существенное добро. Полюбив же удовольствие, душа начала различными способами воспроизводить оное; потомучто, по природе будучи деятельною, хотя отвращается от добраго, однакоже не прекращает своей деятельности, и потому обращает свою деятельность уже не на добродетель, и не на то, чтобы, созерцать Бога, но, остановясь мыслию на не сущем, употребляет способности свои превратно, пользуясь ими для измышленных ею вожделений; ибо сотворена свободною, может как преклоняться на доброе, так и отвращаться от добраго; отвращаясь же от добраго, непременно останавливается мыслию на противном тому. Потом, усматривая свои способности и злоупотребляя ими, воображает, что может обратить и телесные члены на противоположное. Потому и руки подвигнув на противное, стала ими убивать, и слух употребила на преслушание, и иные члены, вместо законнаго чадородия-на прелюбодеяния, и язык, вместо благохваления,-на хулы, злословие и ложныя клятвы, опять и руки-на татьбу и на то, чтоб бить подобных нам человеков, и обоняние-на разнообразие благовоний, возбуждающих к похотливости, и ноги-на скорость излияти кровь (Притч. I:16), и чрево-на пиянство и на пресыщение без меры.
Все же это-порок и душевный грех, и не иное что сему причиною, как отвращение от совершеннейшаго.
Некоторые из Еллинов, уклонясь с пути и не познав Христа, утверждали, что зло существует самостоятельно и само по себе: и в этом погрешают они по двум отношениям. Или Создателя лишают достояния быть творцем сущаго, ибо не будет Он Господом сущаго, если зло, как они говорят, само по себе имеет самостоятельность и сущность. Или опять, желая, чтобы Он был творцем всяческих, по необходимости делают Его и творцем зла, потомучто, по словам их, и зло- в числе существ. А сие окажется нелепым и невозможным, потомучто зло не от добра, не в нем и не чрез него. Ибо не будет уже тò и добром, чтò имеет смешанную природу, или стало причиною зла.
И некоторые еретики, отпав от церковнаго учения и потерпев крушение в вере, в безумии своем приписывают также злу самостоятельность. Кроме же истиннаго Отца Христова, воображают себе иного бога, и сего нерожденнаго творца зла и виновника злобы признают и создателем твари. Но не трудно опровергнуть их Божественным Писанием и тем же самым человеческим разумом, которым, измыслив сие, приводятся они в беснование. Так Господь и Спаситель наш Иисус Христос, подтверждая слова Моисеевы, что Господ Бог един есть (Второзак. VI:5), говорит в Евангелии Своем: исповедаю Ти cя, Отче, Господи небесе и земли (Матф. XI:25). Если же един Бог, и Он-Господь неба и земли, то как быть иному богу, кроме Его?Где будет признаваемый ими бог, когда в целом объеме неба и земли все наполняется единым истинным Богом? И как иному быть творцем того, над чем Господь есть Сам Бог и Отец Христов, по Спасителеву слову? Но если станут утверждать сие существование двух равных богов, то смотри, в какое впадут нечестие. Между равномощными невозможно будет найтись превосходнейшему и совершеннейшему. Ибо если без воли одного существует другое, то в обоих-равная сила, и в обоих-немощь; в обоих-равная сила, потомучто бытием своим превозмогают изволение друг друга; и в обоих-немощь, потомучто, когда не хотят они, против воли выходит дело; и благий существует против воли злаго, и злый-против воли благаго. Да и вообще, как будут два существа противоположныя друг другу? Или чтò будет разделять их, чтобы существовали они одно вне другаго? Вместе им быть невозможно, потомучто разрушительны одно для другаго; не могут же существовать и одно в другом, потомучто несоединимо и неподобно естество их. Следовательно, разделяющим их окажется нечто третие; и оно будет также бог.
Итак, поелику такая мысль их оказывается нетвердою,-необходимо просиять истине церковнаго ведения, а именно, что зло не от Бога и не в Боге, что его не было в начале, и нет у него какой-либо сущности; но люди, с утратою представления о добре, сами себе, по своему произволу, стали измышлять и воображать не сущее.
Так произошло и образовалось в начале изобретение и примышление зла людьми. Но нужно сказать уже и о том, как люди дошли до идолослужения. Из сего узнаешь, что изображение идолов было вовсе не от благаго, но от злобы. А чтò имеет худое начало, тò, будучи всецело худо, никогда ни в чем не может быть признано добрым.
Душа человеческая, не удовольствовавшись измышлением зла, постепенно начала вдаваться еще в худшее. Познав различия удовольствий, утвердившись в забвении божественнаго, услаждаясь же телесными страстями, и имея в виду одно настоящее и уважение к нему, душа помыслила, что нет уже ничего, кроме видимаго, но одно преходящее и телесное-для нея добро. Отсего, исполнившись всяких плотских вожделений, и смущаемая уважением к чувственному, наконец, Того Бога, Котораго предала забвению в уме, воображает в телесном и чувственном, имя Божие присвоив видимому, и тò одно прославляя, чтò ей кажется угодным, и на чтò взирает она с приятностию. Итак, идолослужению предшествует зло как причина. Люди, научившись примышлять себе не сущее зло, вообразили себе также и не сущих богов. Обезумевшие люди, погрузившись в плотския пожелания и мечтания, предав забвению и понятие и мысль о Боге, при слабом своем разсудке, лучше же сказать, при отсутствии разума, видимыя вещи вообразили себе богами, прославляя тварь даче Творца, и обожая скорее произведения, нежели их виновника и создателя-Владыку Бога.
Как скоро ум человеческий отступил от Бога, люди, ниспадая в понятиях и помыслах, прежде всего создали божескую честь небу, солнцу, луне и звездам, подумав, что они не только боги, но и виновники всего прочаго. Потом, еще ниже нисходя омраченными помыслами, наименовали богами эфир, воздух и чтò в воздухе. Поступив же далее во зле, возвеличили уже богами стихии и начáла телеснаго состава: теплоту, холод, сухость и влажность. И кáк совершенно упадшие влачатся по земле, подобно земляным улиткам, тáк злочестивейшие из людей, пав и унизившись в представлении о Боге, в число богов включили, наконец, людей и изображения людей, как еще живых, так уже и умерших. А возжелав еще худшаго и остановившись на том мыслию, божественное и премирное Божие имя перенесли уже на камни, на дерева, на пресмыкающихся в воде и на суше, и из безсловесных- на животных свирепых; им стали воздавать всякую божескую честь, отвратились же от истиннаго, действительно сущаго, Бога Отца Христова. И, о если бы хотя на этом остановилась дерзость неразумных, и не сквернили они себя большим злочестием, простираясь еще далее! Ибо некоторые до того унизились мыслию и омрачились умом, что измыслили себе, и вместе обоготворили, даже то, чтò вовсе никогда не существовало, и чего не видно между сотворенными вещами. Смешав и разумное и безсловесное, и сочетав между собою несходное по природе, кланяются они тому, как богам. Таковы у Египтян боги с песьими, змеиными и ослиными головами, а у Ливиян Аммон с головою овна. Иные же, взяв отдельно телесные члены: голову, плеча, руки, ноги,-каждый член включили в число богов и стали обожать, как будто недовольствуясь поклонением целому телу в его совокупности. Другие простерли далее свое нечестие и обоготворили то, чтò было предлогом к изобретению сих богов и к собственному их злонравию, то есть, сластолюбие и вожделение,-и сему кланяются. Таковы у них Эрот и Афродита в Пафосе. Другие же, как бы соревнуя друг другу в худом, дерзнули причесть к богам своих государей и детей их, или из почтения к властвовавшим, или страшась их самоуправства; таковы в Крите пресловутый у них Зевес, в Аркадии-Эрмий, у Индов-Дионисий, у Египтян-Изида, Озирис и Ор. И ныне Антиноя, любимца Римскаго царя Адриана, хотя знают, что он человек, и человек не благонравный, но весьма развратный, чтут, страшась того, кто дал о сем повеление. Ибо Адриан, находясь в Египте, когда умер служитель его сластолюбия Антиной, любя юношу и по смерти, повелел воздавать ему божескую честь; а тем и сам себя обличил, и вместе дал знать вообще об идолослужении, что не иначе изобретено оно у людей, как из вожделения к воображаемому.
Не так давно бывало (а может быть, и доныне сие соблюдается), что сенат Римский о своих от начала бывших царях, или о всех, или о ком изволит и заблагоразсудит он, делал постановление: «быть им в числе богов», и предписывал воздавать им божескую честь. Если которые ненавистны сенату, то объявляет он природу их, и как врагов именует людьми; а которые угодны ему, тем за доблестныя дела повелевает воздавать божескую честь, как будто сенаторы имеют власть делать богами, хотя сами они-люди, и не отрицают того, что они-смертные. А между тем надлежало бы, чтоб делающие других богами тем паче сами были боги; потомучто творящее должно быть совершеннее творимаго. Но обычай сей не нов и не в Римском начался сенате, напротив же того, с давних времен получил начало, и наперед замышлен с понятием об идолах. Ибо древние, пресловутые у Еллинов, боги: Зевс, Посидон, Аполлон, Ифест, Ермий, и-женскаго пола: Ира, Димитра, Афина, Артемида, удостоены именования богов по указам известнаго по истории у Еллинов Фисея.
В Египте и доныне еще совершается плач об утрате Озириса, Ора, Тифона и других. Додонския утвари и кориванты в Крите доказывают, что Дий не бог, а человек, и рожден плотоядным отцем. И удивительно то, что самый мудрый и много похваляемый у Еллинов за то, что уразумел Бога, т. е. Платон, идет с Сократом в Пирей поклониться изображению Артемиды, сделанному человеческим искусством!
О таковых и подобных сим изображениях идолобесия, давно, и задолго прежде, научило Писание, говоря: Начало блужения умышление идолов: изобретение же их, тление живота. Ниже бо быша от начала, ниже будут во веки: тщеславием бо человеческим внидоша в мир, и сего ради краток их конец вменися. Горьким бо плачем сетуя отец скоро восхищеннаго чада образ сотворив, егоже тогда человека мертва, ныне яко жива почте, и предаде подручным тайны и жертвы: потом временем возмогший нечестивый обычай, аки закон храним бысть, и мучителей повелением почитаема бяху изваянная. Ихже бо в лице не могуще чествовати человецы далняго ради обитания, издалеча лице изобразившие, явный образ почитаемаго царя сотвориша, яко да отстоящаго аки близ сущаго ласкают с прйлежанием. Б продолжение же нечестия и не разумеющих понуди художниково искусство. Сей бо хотя угодити державствующему, произведе хитростию подобие на лучшее: множество же человек привлечено благообразием дела, прежде вмале чествованнаго человека, ныне в бога вмениша. И сие быст житию в прельщение, яко или злоключению, или мучительству послуживше человецы, несообщно имя камению и древам обложиша (Премудр. XIV:12–21).
Но самое представление язычников о богах своих обличает идолопоклонство.
Если кто возьмет во внимание деяния так называемых ими богов (начну сперва с сего), то найдет, что они не только не суть боги, но даже гнуснейшие были из людей. Ибо каково видеть у стихотворцев описанныя распутства и непотребства Диевы? Каково слышать, что Дий похищает Ганимеда, совершает тайныя прелюбодеяния, боится и мучится страхом, чтобы против воли его не были разорены Троянския стены? Каково видеть, что он скорбит о смерти сына своего Сарисдона, хочет помочь ему и не может, что против него злоумышляют другие так называемые боги, именно: Афина, Ира и Посидон, а ему помогают женщина Фетида и сторукий Эгеон? Поэтому, справедливо ли считать богом того, кто совершил такия черныя дела, каких общие Римские законы не дозволяют делать и простым людям? Или, зная, что Диомидом ранены Арей и Афродита, а Ираклом-Ира и преисподний, котораго называют адским богом, Персеем же Дионисий, Аркадом-Афина, что Ифест сринут и стал хромым, кто не заключит худо об их природе и не откажется утверждать, что они-боги? Слыша же, что подлежат они страданию и тлению, не признает ли их не более как людьми, и людьми немощными, и не станет ли скорее дивиться тем, которые наносили им раны, нежели им раненым?
А поэтому, жалеть наипаче должно о тех, которые вводятся сим в обман. Ненавидят они любодея, который приступает к женам их, но не стыдятся боготворить учителей любодейства; и чтò по законам непозволительно у людей, тò не стыдятся приписывать так называемым богам своим.
Притом, кланяющиеся камням и деревам не примечают, что ногами они попирают и жгут подобныя вещи, а часть тех же вещей именуют богами. Чтò не задолго прежде употребляли на свои нужды, тò самое, сделав из сего изваяние, в безумии своем чествуют, вовсе не примечая и не разсуждая, что кланяются не богам, но искусству ваятеля. Пока не обтесан еще камень, и не обделано вещество,-до тех пор попирают их и пользуются ими на потребы свои, часто и низкия; а когда художник, по науке своей, приведет их в соразмерность и напечатлеет на веществе образ мужа или жены, тогда, свидетельствуя благодарность свою художнику и купив их у ваятеля за деньги, кланяются уже им как богам. Нередко же и сам делатель истуканов, как бы забыв, что им они сработаны, молится собственным своим произведениям, и чтò недавно обтесывал и обрубал, то, по искусственной обделке, именует богами.
Но, может быть, злочестивые прибегнут в этом случае к свойству стихотворцев, говоря, что отличительная черта стихотворцев изображать несуществующее и лгать, слагая басни в удовольствие слушателей. Но если стихотворцами вымышлены боги, которых нет, то почему же поклоняются им, как существующим?
Кто-нибудь из них скажет следующее: стихотворцы лгут, говоря о непотребных деяниях богов, а в похвалах, когда Дия называют отцем богов, верховным, Олимпийским и царствующим на небе, не вымышляют они, говорят же истину. Но не я один, а и всякий другой может сказать, что это разсуждение идет против них; потомучто из прежних опять доводов, в укор им, обнаружится истина. Деяния изобличают, что они-люди; а похвалы-выше человеческой природы. Но то и другое не согласно между собою; и небожителям не свойственно делать подобныя дела, и о делающих подобныя деда никто не предположит, что они-боги. Чтò же остается подумать?
Какое оправдание, какое доказательство представят суеверные чтители сих богов, что это действительно боги? Разве обратятся к тому, что высоко ценят их изобретения, полезныя для жизни, и скажут: и богами они признаны за то, что были полезны для людей. Зевс, как сказывают, владел искусством ваятельным, Посейдон-судоходным, Ефест-кузнечным, Афина-ткацким, Аполлон изобрел музыку, Артемида-псовую охоту, Ира-искусство одеваться, Димитра-земледелие, другие же-иныя искусства, как повествуют о них историки. Но эти и подобныя им познания должны люди приписывать не им одним, а общей человеческой при роде, углубляясь в которую, люди изобретают искусства. Ибо искусство, по словам многих, есть подражание природе. Поелику, как люди, по природе способны они были приобретать познания в положенных для людей пределах, то нимало не удивительно, если, вникнув в свою природу и приобретя о ней познание, изобрели они искусства. Если же утверждают, что за приобретение искусств справедливо было наименовать их богами, то и изобретателей других искусств следует наименовать богами на том же основании, на каком они удостоены сего наименования. Финикияне изобрели письмена, Омир-героическую поэзию, елеатец Зенон-диалектику, сиракузянин Коракс-риторическое искусство, Аристей ввел в употребление пчелиный мед, Тринтолен-сеяние жита, спартанец Ликург и афинянин Солон издали законы, Паламид изобрел словосочинение, числа, меры и весы, а другие, по свидетельству историков, сделали известными иныя различныя и для человеческой жизни полезныя вещи. Поэтому, если познания делают богами, и за них стали ваять богов, то необходимо, чтобы, подобно им, стали богами и те, которые впоследствии были изобретателями других вещей. Если же последних не удостоивают божеской чести, а признают людьми, то следует и Дия, и Иру, и других не именовать богами, но верить, что и они были люди, тем более, что не были они и благонравны; как и самым изваянием кумиров язычники доказывают, что боги их не иное что, как люди.
Так называемые у Еллинов философы и люди сведущие, когда обличают их в этом, не отрицают, что видимые их боги суть изображения и подобия людей и безсловесных, но в оправдание свое говорят: для того у нас все сие, чтобы чрез это являлось нам Божество и давало ответы; потомучто невидимаго Бога невозможно иначе и познать, как при помощи подобных изваяний и обрядов. А другие, сих превосходя любомудрием и думая сказать нечто еще более глубокомысленное, говорят: учреждения и изображения сии введены для призывания и явления божественных Ангелов и Сил, чтобы, являясь в сих изображениях, сообщали людям ведение о Боге; это как бы письмена для людей; читая их, по бывающему в них явлению божественных Ангелов, могут они познать, какое иметь понятие о Боге. Так баснословят, а не богословствуют (не скажем сего) языческие мудрецы! Но если кто со тщанием изследует разсуждение сие, то найдет, что и сих мнение не менее ложно, как и показанных прежде.
Спросим, как же Бог познается чрез идолов: по причине ли вещества, из какого сделаны идолы, или по причине даннаго им образа? Если по причине вещества, то какая нужда в образе? Почему Бог не является просто во всем веществе, прежде нежели сделано из него это? А если причиною божественнаго явления бывает сделанный из вещества образ, то какая нужда в веществе золота, или чего-либо иного? Почему Богу не являться лучше в самых в природе существующих животных, которых образ имеют на себе изваяния? На сем основании мысль о Боге была бы лучше, если бы являлся Он в одушевленных живых существах, словесных или безсловесных, и не нужно было ожидать Его явления в вещах неодушевленных и недвижущихся. В этом случае язычники впадают в нечестие, в котором всего больше противоречат сами себе. Естественных животных, четвероногих, птиц и пресмыкающихся почитают мерзостию и гнушаются ими, или по причине их свирепости, или по нечистоте, и однакоже, изваяв подобия их из камня, дерева, золота, боготворят оныя.
Если Божество человекообразно, а потому и идолы так изображаются, то для чего присвояют Божеству и подобия безсловесных? Если же у Него подобие безсловесных животных, то почему присвояют Ему изваяния существ словесных? А если в Нем то и другое, и в том и другом виде представляют они Бога, потомучто имеет подобие и безсловесных и словесных существ, то для чего разделяют соединенное и отдельно делают изваяния безсловесных и изваяния людей, а не всегда изваяния их имеют вид тех и других, каковыя изображения действительно находятся в баснословии, например: Скилла, Харибда, Иппокентавр, и у Египтян-Анубис с головою пса? Надлежало бы или только так изображать их имеющих двоякую природу, или, если имеют один только образ, не вымышлять для них другаго. И еще, если они имеют мужеский образ, то для чего придают им и подобия женския? И если женский имеют образ, то для чего ложно представляют их в образе мужей?
Вообще, если представляют себе Божество телообразным, а потому воображают у Него, и изваяниям дают, чрево, руки, ноги, также выю, грудь, уши, члены, у людей служащие к деторождению, то смотри, до какого нечестия и безбожия унизился ум их, когда мог так думать о Божестве. Ибо Божеству следовало бы посему претерпевать непременно и все прочее, свойственное телу, то есть, быть разсекаемым, делимым, и даже, вообще, подверженным нетлению. Сие же и подобное сему свойственно не Богу, а скорее-земным телам, потомучто Бог безплотен, нетленен, безсмертен, и ни в ком ни для чего не имеет нужды. А посему можно осудить язычников в неразумии за то, что именуют богами идолов, которых сами делают; просят спасения у тех, которых искусством своим предохраняют от тления; молятся об удовлетворении своих нужд тем, о ком знают, что требуют собственной их попечительности; и заключая их в небольших зданиях, не стыдятся называть владыками неба и всей земли.
И не из сего только можно усматривать безбожие язычников, но также и из того, что о самых идолах мнения их не согласны. Ибо не одни и те же именуются у всех богами, но большею частию, сколько есть народов, столько вымышлено и богов. Случается же, что одна область и один город разделяются между собою во мнениях о почитании идолов. Финикияне не знают богов, признаваемых Египтянами. Египтяне поклоняются не одним и тем же идолам с Финикиянами. Скифы не приемлют богов Персидских, а Персы-Сирских и т. д. Крокодилу поклоняются одни как Богу, у жителей же ближайших мест почитается он мерзостию. Льва чтут одни как Бога, а вне города не только не воздают ему чести, но даже встретив убивают его как зверя.
Египтяне чтут вола и Аписа, т. е. тельца; а другие вола и тельца приносят в жертву Дию. Ливияне признают богом овна, котораго и называют Аммоном; а у других овен часто закалается в жертву. Инды воздают честь Дионисию, сим именем, в переносном смысле, называя вино; у других же вино употребляется на возлияние иным богам.
Некоторые дошли уже и до такого злочестия и безумия, что закаляют и приносят в жертву ложным богам своим самых людей, тогда как боги сии суть подобие и образ людей; приносят, таким образом, лучшее худшему, одушевленных закалают в жертву неодушевленным, разумных приводят на заклание не имеющим движения. Скифы, именуемые Таврийскими, в жертву так называемой у них деве, закалают претерпевших кораблекрушение и взятых в плен Еллинов. В древности Египтяне приносили людей в жертву Ире, а Финикияне и Критяне принесением в жертву детей своих умилостивляли Крона. И древние Римляне человеческими жертвами чтили Дия, называемаго Латиарием. Так или иначе, но все вообще и сквернили и сквернились; сквернились сами, совершая убийства, и сквернили храмы свои, окуряя их подобными жертвами.
Но, может быть, превосходнейшие из язычников и исполненные удивления к твари, будучи пристыжены обличениями в сих мерзостях, и сами не отрекутся, что действительно сие предосудительно и стóит обличения, но останутся в той мысли, что служение миру и частям мира есть несомненное для них и неоспориваемое верование. Даже будут хвалиться, что не камни, ни дерева, вообще не изображения людей и безсловесных, птиц, гадов и четвероногих чествуют и обожают они, но солнце, луну, все небесное украшение, а также-землю и все влажное естество. При сем скажут: никто не может доказать, будто бы и это по природе не боги, когда для всякаго явно, что они-не вещи неодушевленныя и безсловесныя, но по природе выше людей, потомучто одни населяют небо, а другие-землю.
И сие мнение стоит того, чтобы разсмотреть и подвергнуть оное изследованию. Но прежде, нежели приступим к разсмотрению и начнем доказательство, достаточно заметить, что сама тварь едва не вопиет против них, указывая на своего Творца и Создателя-Бога, над нею и над всем царствующаго Отца Господу нашему Иисусу Христу, от Котораго отвращаются сии мнимые мудрецы, поклоняются же происшедшей от Него твари и боготворят ее, хотя сама она поклоняется своему Творцу и исповедует Того Господа, от Котораго отрицаются они ради ея. Она показывает и дает знать, что Отец Слова есть действительно Господь и Творец сих частей, требующий от них безпрекословнаго Себе повиновения, как говорит и Божие законоположение: небеса поведают славу Божию, творение же рук %`у Его возвещает тверд (Псал. ХVIII, 1).
Достоверность сего не сокрыта от взоров, но весьма очевидна всякому, у кого не вовсе ослеплено умное око. Ибо если кто возьмет во внимание отдельныя части твари и будет разсматривать каждую в особенности, например: и солнце возьмет само по себе, и луну отдельно, а также и землю, и воздух, и теплоту, и холод, и сухость, и влажность, вне взаимной их между собою связи, и каждую из сих частей станет разсматривать особо, как она есть сама по себе,-то, без сомнения, найдет, что ни одна часть мира сама для себя не достаточна, но все оне имеют нужду одна в другой, и только при взаимной друг другу помощи делаются самостоятельными.
Кто же, при всей малосмысленности, не знает, что четыре стихии, из которых образовалось естество тел,-разумею теплоту и холод, сухость и влажность,-поддерживаются только в совокупном соединении, а разделенныя и разобщенныя, от преобладания преизбыточествующей из них, делаются уже одна для другой разрушительными? Теплота истребляется увеличивающимся холодом; а холод, опять, уничтожается силою теплоты. Сухое увлаживается влажным, и последнее изсушается первым. Посему как же вещи сии будут богами, имея нужду в помощи других? Или как можно просить у них чего-либо, когда сами одна от другой требуют себе содействия? Если у нас слово о Боге, то Он ни в ком не имеет нужды, самодоволен, самоисполнен, в Нем все состоится, лучше же сказать, Он всему дает самостоятельность.
Но, может быть, язычники, имея доказательство перед глазами, и сами сознáются, что части творения, взятыя раздельно и сами по себе, не достаточны; станут же утверждать, что, когда все части, совокупленныя вместе, составляют одно великое тело, тогда целое есть Бог.
Но сие весьма далеко от понятия о Боге. Бог есть целое, а не части; Он не из различных составлен вещей, но Сам есть Творец состава всякой вещи. Смотри же, как нечестиво выражаются о Божестве, которые так говорят о Нем. Если Бог состоит из частей, то, без сомнения, окажется Себе Самому неподобным, и составленным из вещей неподобных. Ибо если Он-солнце, то не луна; если-луна, то не земля; и если-земля, то не будет морем. А таким образом, перебирая каждую часть отдельно, найдешь несообразность такого их разсуждения.
Но согласно с истинным умозрением, можно еще и иначе обличить их безбожие. Если Бог по естеству безплотен, невидим, неосязаем, то почему представляют они Бога телом, и, чтò видимо глазами и осязаемо рукою. тому воздают божескую честь? И еще, если утвердилось уже такое понятие о Боге, что Он во всем всемогущ, и ничто не обладает Им, но Он всем обладает и над всем владычествует,-то обоготворяющие тварь как не примечают, что она не подходит под такое определение Бога?! Когда солнце бывает под землею, свет его затемняет земля, и он невидим. Луну же днем скрывает солнце блистанием своего света. Земные плоды нередко побивает град; огонь от прилива воды угасает; зиму гонит весна, а лето не позволяет весне преступать свои пределы, и лету опять осень воспрещает выходить из собственных своих пределов. Итак, если бы это были боги, то надлежало бы, чтобы они не были преодолеваемы и затмеваемы друг другом, но всегда находились одно при другом, и вместе производили общия свои действия.
Посему, как доказано в слове, по всей справедливости, не могут быть истинными богами ни солнце, ни луна, ни другая какая часть твари, а тем паче-изваяние из камней, из золота и из других веществ, и также-вымышленные стихотворцами Зевс, Аполлон и другие. Напротив того, одни суть части творения, другия-вещи неодушевленныя, а третьи были только смертные люди. Потому служение им и обоготворение их есть внушение не благочестия, но безбожия и всякаго злочестия, и доказательство великаго уклонения от ведения единаго и единственно истиннаго Бога, разумею же-Отца Христова. А когда изобличено сие, и доказано, что языческое идолослужение исполнено всякаго безбожия, и введено не на пользу, а на погибель человеческой жизни,-теперь, по изобличении заблуждения, пойдем, наконец, путем истины и обратим взор к Вождю и Создателю вселенной-Отчему Слову, чтобы чрез Него уразуметь нам и Бога Отца Его и показать язычникам, сколько удалились они от истины. Сказанное доселе клонилось только к изобличению заблуждений в мире; путь же истины будет иметь целию действительно сущаго Бога.
К познанию же и точному уразумению истины имеем нужду не в ком другом, а только в себе самих. Путь к Богу не так далек от нас, как превыше всего Сам Бог; Он не вне нас, но в нас самих. Спаситель, давая разуметь и подтверждая это, сказал: Царствие Божие внутрь вас есть (Лук. XVII:21). Внутри же себя имея веру и Царствие Божие, можем вскоре узреть и уразуметь Царя вселенной-спасительное Отчее Слово. Да не отговариваются служащие идолам Еллины, и вообще, никто другой да не обольщает сам себя, будто бы нет у них такого пути, а потому и имеют они предлог к своему безбожию. Все мы вступили на путь сей, и всем он открыт, хотя и не все им идут, но многим желательно оставлять его; потомучто влекут их co-вне житейския удовольствия.
А если кто спросит: что же это за путь? Отвечаю:-душа каждаго, и в ней ум; потомучто одним умом может быть созерцаем и уразумеваем Бог. Разве нечестивые, как отреклись от Бога, так откажутся и от того, что имеют душу? Это и всего справедливее было бы сказать им; потомучто неимеющим только ума свойственно отрицаться от его Творца и Создателя Бога. Посему-то для людей простых нужно вкратце доказать и то, что всякий человек имеет душу, и душу разумную.
Первым не малым признаком того, что душа человеческая разумна, служит отличение ея от безсловесных; ибо по естественной привычке называем их безсловесными по тому самому, что род человеческий разумен. А потом не маловажным будет доказательством и то, что один человек разсуждает о находящемся вне его, мысленно представляет и то, чего нет перед ним, и опять разсуждает и обсуживает, чтобы из обдуманнаго избрать лучшее. Безсловесныя видят тò одно, чтò перед ними, стремятся к тому одному, чтò у них перед глазами, хотя бы впоследствии был от того им вред; но человек стремится не к видимому, а напротив того, видимое глазами обсуживает разсудком; не редко, устремившись уже, разсудком бывает удержан, и чтò им обдумано, обсуживает снова. Сие свойственно только людям, и сие-то есть разумность человеческой души, пользуясь которою отличается она от безсловесных, и доказывает о себе, что она действительно не одно и то же с видимым в теле. Тело часто лежит на земле, а человек представляет и созерцает, чтò на небе.
А для тех, которые дошли даже до безстыдства неразумности, строгим доказательством послужит и следующее. Тело по природе смертно; почему же человек размышляет о безсмертии, и не редко, из любви к добродетели, сам на себя навлекает смерть? Или, тело-временно; почему же человек представляет себе вечное, и поэтому пренебрегает тем, чтò у него под ногами, вожделевает же вечнаго? Итак, чтò же это опять будет, как не душа разумная и безсмертная? Все сие доказывает не иное что, как разумную душу, владычествующую над телом. Тело не само себя движет, но приводится в движение и движется другим, как и конь не сам себя впрягает, но понуждает его владеющий им. Посему-то и даются людям законы-делать доброе и отвращаться порока; для безсловесных же, лишенных разумности и мышления, и худое остается невнятным и неразличимым.
Кроме этого необходимо знать, что душа и безсмертна. Познание же о сем всего более облегчается для нас познанием тела и различением души от тела. Ибо если в слове нашем доказано, что душа-не одно и то же с телом, тело же по природе смертно,-то необходимо душе быть безсмертною по тому самому, что она не подобна телу. И опять, если, по доказанному, душа движет тело, а сама, ничем другим не приводится в движение,-то следует из сего, что душа самодвижна и, по сложении с себя тела в землю, опять будет сама себя приводить в движение. Ибо не душа подвергается смерти, умирает же тело, вследствие разлучения с ним души. Посему, если бы душа приводима была в движение телом, то, по разлучении с движущим, ей следовало бы умереть. А если душа движет и тело, то тем паче необходимо ей приводить в движение и себя. Приводя же себя в движение, по необходимости будет она жить и по смерти тела; потомучто движение души не иное что есть, как жизнь ея; как, без сомнения, и о теле говорим, что тогда оно живет, когда движется, и тогда бывает смерть его, когда прекращается в нем движение. Но сие яснее можно видеть из душевной деятельности, пока душа еще в теле. Если и тогда, как душа заключена в теле и соединена с ним, не ограничивается она малостию тела и не соразмеряется с оною: тело лежит тогда на одре, и как бы уснув смертным сном, пребывает недвижимо, а душа по силе своей бодрствует, возвышается над природою тела, и хотя пребывает в теле, но, как бы преселяясь из него, представляет и созерцает, чтò превыше земли, не редко же, поощряемая чистотою ума, воспаряет к святым и Ангелам, пребывающим вне земных тел, и беседует с ними,-то, разрешившись от тела, когда будет сие угодно соединившему ее с оным Богу, не тем ли паче, и не в большей ли еще мере, приобретет она яснейшее ведение о безсмертии? И помышляет и мудрствует она о безсмертном и вечном, потомучто она сама безсмертна.
Посему-то душа имеет понятие и о созерцании Бога, и сама для себя делается путем, не со-вне заимствуя, но в себе самой почерпая ведение и разумение о Боге Слове. А поэтому утверждаем (о чем говорено уже было и прежде), что язычники, как отреклись от Бога и кланяются, вещам неодушевленным, так, думая о себе, что нет в них разумной души, и причисляя себя к безсловесным, в этом самом несут наказание за свое безумие. Если же уверены они (как и в праве быть уверенными), что есть в них душа, и имеют высокое понятие о своей разумности,-то для чего, как бы не имея души, отваживаются поступать вопреки разуму, не мудрствуют, как должно мудрствовать, но ставят себя выше, и Божества? Ибо сами имея безсмертную и невидимую ими душу, уподобляют Бога вещам видимым и смертным. Как отвратились они мыслию от Бога и не сущее стали представлять себе богами, так могут возвыситься умом души своей и снова обратиться к Богу.
Когда душа слагает с себя всю излившуюся на нее скверну греха и соблюдает в себе один чистый образ, тогда (чему и быть следует) с просветлением онаго, как в зеркале, созерцает в нем Отчий образ-Слово и в Слове уразумевает Отца, Котораго образ есть Спаситель. Или, если учение души недостаточно, потомучто ум ея омрачается внешним, и не видит она лучшаго,-то ведение о Боге можно также заимствовать от видимаго; потомучто тварь порядком и стройностию, как бы письменами, дает уразуметь и возвещает своего Владыку и Творца.
Бог благ, человеколюбив, благопопечителен о сотворенных Им душах; и поелику по естеству Он невидим и непостижим, превыше всякой сотворенной сущности, а род человеческий, происшедший из ничего, не достиг бы ведения о Нем несотворенном,-то посему-то самому и привел Он тварь Словом Своим в такое устройство, чтобы Его, невидимаго по естеству, могли познавать люди хотя из дел. Апостол Павел пишет к Римлянам: невидимая бо Его от создания мира творенми помышляема видима суть (Римлян. I, 20). Ибо, взирая на небесный круг, на течение солнца и луны, на положения и круговращения прочих звезд, совершающияся различно и по противоположным направлениям, впрочем так, что при всем разнообразии соблюдается звездами одинаковый порядок,– кто не прийдет к той мысли, что не сами себя привели оне в устройство, но есть иный приводящий их в устройство Творец? И видя, что зима уступает место весне, весна-лету, лето-осени, что сии времена года по природе противоположны, одно охлаждает, другое палит, одно питает, а другое истощает, однако же, все они равно и безвредно служат к пользе людей,-кто не подумает, что есть Некто совершеннейший всего этого, и Он, приводя все в равенство, всем правит, хотя и не видишь ты Его? Итак, вещи, по природе одна другой противоборствующия и противоположныя, не соединились бы между собою, если бы не был совершеннее их связавший их Господь, Которому уступают и повинуются и самыя стихии, как рабы послушные владыке. Каждая стихия не противоборствует другой, стремясь к тому, чтò свойственно ей по природе, но все оне соблюдают между собою согласие, признавая соединившаго их Господа. По природе оне противоположны, а по изволению Правящаго ими дружелюбны. Но если бы не были приводимы в единое срастворение высшим повелением, то каким бы образом стеклись и соединились тяжелое с легким, иди сухое с влажным, или круглое с прямым, или огонь с холодом, или, вообще, море с землею, или солнце с луною, или звезды с небом, и воздух с облаками, когда каждая вещь не сходна с другою по природе? В таком случае увидели бы мы уже не благоустройство, но разстройство, не порядок, но безчиние, не приведение в единый состав, а во всем разъединение, не соблюдение меры, а отсутствие оной; потомучто, при раздоре и противоборстве каждой отдельной части, или все уничтожилось бы, или что-либо одно оказалось одерживающим верх. Но и это опять доказывало бы разстройство целаго; потомучто оставшееся что-нибудь одно и лишенное содействия всего прочаго делало бы целое не соразмерным, как в теле оставшаяся одна нога и одна рука не сохранят в себе целаго тела. Итак, поелику во всем открывается не безчиние, но порядок, не отсутствие меры, но соразмерность, не разстройство, но благоустройство и всестройное сочетание мира,-то необходимо заключить и составить себе понятие о Владыке, Который все соединил и скрепил, во всем произвел согласие. Хотя и невидим Он очам, но порядок и согласие вещей противоположных дают уразуметь их Правителя, Распорядителя и Царя. Если увидим, что город, населенный множеством различных людей, больших и малых, богатых и бедных, также-старых и молодых, мущин и женщин, управляется добропорядочно, и жители, хотя различны между собою, но единомысленны: ни богатые не возстают на бедных, ни большие на малых, ни молодые на старых, но все равномерно живут в мире; если, говорю, приметим все сие, то без сомнения поймем, что единомыслие поддерживается присутствием градоправителя, хотя и не видим его. Так, видя порядок и стройность вселенной, необходимо представлять Властителя вселенной Бога, и притом одного, а не многих.
И самый порядок мироправления и согласная во всем стройность доказывают не многих, но единаго Мироправителя и Вождя-Слово. Если бы тварь имела многих правителей, то не соблюдался бы такой во всем порядок, но все пришло бы опять в безпорядок, потомучто каждый бы из многих наклонял все к своему намерению и противоборствовал другим. И наоборот, единый порядок и единомыслие многих и разных доказывают, что у них один начальник. Так, поелику в целом мире есть всестройный порядок, ни горнее не возстает против дольняго, ни дольнее против горняго, но все стремится к одному порядку,-то следует представлять себе не многих, а единаго Правителя и Царя всей твари, Который все озаряет светом Своим и приводит в движение.
Не должно думать, что у твари много правителей и творцов, но-с строгим благочестием и истиною согласно-веровать в единаго ея Создателя, чтò ясно доказывает и самая тварь. Во-первых, если бы один мир произошел от многих, то показывал бы безсилие сотворивших, потомучто одно дело совершено многими, а это немаловажный признак, что сведение каждаго в деле творения было не совершенно. Ибо, если бы и одного было достаточно, то не стали бы взаимных недостатков восполнять многие. Сказать же, что в Боге есть недостаток, не только нечестиво, но и крайне беззаконно. Надобно же знать и то, что если бы мир произведен был многими, то имел бы различныя и несходныя между собою движения, потомучто, имея свои отношения к каждому из сотворивших, имел бы и столько же различных движений. От различия же, как говорено было и прежде, опять произошли бы разстройство и во всем безпорядок. И корабль, управляемый многими, не поплывет прямо, пока кормилом его не овладеет один кормчий. Итак, поелику тварь одна, и мир один, и порядок в нем один, то должно представлять себе и единаго Царя и Создателя твари Господа. Ибо и Сам Создатель для того сотворил один всецелый мир, чтобы устроение многих миров не привело к мысли о многих создателях. Поелику же творение одно, то веруем, что и Творец онаго один.
Кто же сей Создатель-это всего более необходимо уяснить и сказать утвердительно, чтобы иный, неведением сего введенный в заблуждение, не почел Создателем кого другаго и отсего не впал опять в одинаковое с язычниками безбожие. Думаю же, что никто не имеет о сем колеблющагося мнения. Ибо если в слове нашем показано, что так называемые стихотворцами боги-не боги, и обоготворяющие тварь изобличены в заблуждении, вообще же доказано, что языческое идолослужение есть безбожие и нечестие,-то, по уничижении идолов, совершенно необходимо, наконец, нашей вере быть благочестивою, и Богу, Которому мы поклоняемся и Котораго мы проповедуем, быть единым и истинным Богом, Господом твари и Создателем всякаго существа. Кто же это, как не всесвятый и превысший всякой сотворенной сущности Отец Христов? Он, как наилучший кормчий, собственною Своею Премудростию и собственным Своим Словом, Господом нашим Иисусом Христом, спасительно управляет, и распоряжает всем в мире, и все творит, как Сам признает сие наилучшим. И никто не должен сомневаться в этом. Ибо если бы движение твари было не разумно, и вселенная носилась, как ни есть, то справедливо мог бы иный не верить утверждаемому нами. Если же тварь приведена в бытие словом, премудростию и ведением, и во всем мире есть благоустройство, то необходимо настоятелем и строителем сего быть не иному кому, как Божию Слову.
Словом же называю не то, которое внедрено и прирождено в каждой из сотворенных вещей, и которое иные обыкли называть семеноносным8; такое слово неодушевленно, ни о чем не мыслит, ничего не представляет, но действует только внешним искусством, сообразно с знанием влагающаго оное. Также не то разумею слово, какое имеет словесный человеческий род, не слово сочетаваемое из слогов и напечатлеваемое в воздухе. Но разумею живаго и действеннаго Бога, источное Слово Благаго и Бога всяческих, Слово, Которое и отлично от сотворенных вещей и от всякой твари, и есть собственное и единственное Слово благаго Отца, вселенную же сию привело в устройство и озаряет Своим промышлением. Как благое Слово благаго Отца, Оно благоустроило порядок вселенной, сочетавая противоположное с противоположным и устрояя из сего единое согласие. Как Божия сила и Божия премудрость, Оно вращает небо и, повесив землю ни на чем не опирающуюся, водрузило ее Своим мановением. Им солнце стало светоносным и озаряет вселенную. От Него и луна имеет свою меру света. Им и вода повешена на облаках, и дожди наводняют землю, и море заключено в пределы, и земля украшена всякаго рода растениями и произращает зелень. Если бы какой неверующий, слыша утверждаемое нами, спросил: действительно ли есть Божие Слово?-то сомнением о Божием Слове показал бы он свое безумие. Между тем, имеет он доказательство в видимом, что все состоялось Божиим Словом и Божиею Премудростию, и ни что сотворенное не утвердилось бы, если бы не было, по сказанному, произведено Словом, и Словом Божиим. Но, будучи Словом, Оно, как сказано, не из слогов сочетавается, подобно человеческому слову, а есть неизменяемый образ Отца Своего. Люди сложены из частей и сотворены из ничего; у них и слово-слагаемое и разлагающееся. Но Бог есть Сый и не сложен; потому и Слово Его есть Сый; Оно не сложно, но есть единый и Единородный Бог и Благий происшедший от Отца, как бы из благаго источника; Оно все приводит в устройство и содержит.
И подлинно досточудна причина, по которой Слово, и Божие Слово, низошло к сотворенному; она показывает, что и неприлично было совершиться сему иначе, а не таким образом, как действительно совершается. Естество сотворенных вещей, как происшедшее из ничего, само в себе святое, есть что-то текучее, немощное, смертное. Бог же всяческих-по естеству благ и выше всякой доброты, и посему человеколюбив; потомучто в благом не может ни к кому быть зависти. Посему-то не завидует Он никому в бытии, но хощет, чтобы все наслаждались бытием, и всем мог Он являть Свое человеколюбие. Все сотворив вечным Словом Своим и осуществив тварь, не попустил ей увлекаться и обуреваться собственным своим естеством, отчего угрожала бы ей опасность снова прийти в небытие, но, как Благий, управляет вселенною и поддерживает ее в бытии Словом же Своим, Которое Само есть Бог, чтобы тварь, озаряемая владычеством, промышлением и благоустроением Слова, могла твердо стоять в бытии, как причастная подлинно сущаго от Отца Слова и Им вспомоществуемая в бытии, и не подверглась бы тому, чему могла бы подвергнуться (т. е. небытию), если бы не соблюдал ее Бог-Слово, Иже есть образ Бога невидимаго, перворожден всея твари: яко Тем и в Нем состоятся всяческая, видимая и невидимая: и Той есть глава Церкве (Колос. I. 15–18), как в святых Писаниях учат служители истины.
Сие-то всемогущее, всесовершенное, Святое Отчее Слово, нисшедши во вселенную, повсюду распространило силы Свои, озарив и видимое и невидимое, в Себе все содержит и скрепляет, ничего не оставив лишенным силы Своей, но оживотворяя и сохраняя все и во всем, и каждую вещь в особенности, и вдруг все в совокупности. Покорствуя Сему Богу-Слову, иное оживотворяется на земле, а иное осуществляется на небе. Его силою все море и великий океан совершают движение свое в собственных своих пределах, и вся суша одевается зеленью и украшается разными всякаго рода растениями. И чтобы не длить времени, каждую известную вещь именуя особо, скажу: из всего, чтò существует и бывает, ничего нет такого, чтò произошло бы и состоялось не в Слове и не Словом, как говорит и Богослов: В начале бе Слово, и Слово бе к Богу, и Бог бе Слово. Вся Тем быша, и без Нею ничтоже быст (Иоан. I:1, 3).
Слово-Божия Премудрость, держа вселенную и чтò в воздухе, сводя с тем, чтò на земле, а чтò на небе-с тем, чтò в воздухе, целое сочетавая с частями и обращая Своим мановением и изволением, прекрасно и стройно производит единый мир и единый в мире порядок; Само неподвижно пребывает у Отца, и все приводит в движение Своим снисхождением во вселенную, чтобы каждая вещь благоугодна была Отцу Его. Ибо в том открывается чудное действие Божества Его, что одним и тем же мановением, не в разныя времена, но вдруг, и все в совокупности, и прямое и круглое, горнее, среднее, дольнее, влажное, холодное, теплое, видимое и невидимое, обращает и приводит в устройство, сообразно с природою каждой вещи. И чтобы понять это из примера, представь утверждаемое нами в подобии большаго хора поющих. Хор состоит из разных людей, из детей и жен, стариков и также молодых; вдруг один управляющий хором подает знак, и каждый поет по своим способностям и силам, муж как муж, дитя как дитя, старый как старый, и молодый как молодый; но все в совокупности выводят одну стройную песнь.
Сам же Вождь и Царь всего, Собою утверждая все, делает все к славе и ведению Отца Своего, и делами, какия совершает Он. Как, воззрев на небо и разсмотрев его украшение и свет звезд, должны мы восходить мыслию к Слову, Которым все приведено в благоустройство; так, представляя умом Божие Слово, необходимо нам представлять и Отца Его Бога, от Котораго исходя, справедливо именуется Слово Истолкователем и Ангелом Отца Своего. Сие можно нам видеть и на себе самих. Когда у человека исходит слово, заключаем, что источник слова есть мысль, и вникая в оное, усматриваем означаемую словом мысль; тем паче, в высших представлениях и в несравненном превосходстве, усматривая силу Слова, составляем себе понятие и о благом Его Отце, как говорит Сам Спаситель: видевый Мене виде Отца Моего (Iоан. ХIV, 9).
Но яснее и в большей мере проповедует о сем все Богодухновенное Писание.
Божие Слово издревле предограждало народ Иудейский, говоря об уничтожении идолов: не сотвори себе кумира, и всякаго подобия, елика на небеси горе, и е.лика на земли низу (Исход. XX:4). Причину же уничтожения идолов дает видеть в другом месте, говоря: iдоли язык сребро и злато, дела рук человеческих; уста имут, и не возглаголют: очи имут, и не узрят: ушы имут, и не услышат: ноздри имут, и не обоняют: руце имут, и не осяжут: нозе имут, и не пóйдут (Псал. СХIII, 12–15). Не прошло оно молчанием и учения о твари; напротив же того, хорошо зная красоту тварей, чтобы иные, взирая на них, не как на дело Божие, по красоте их не стали кланяться им, как богам, предограждает людей, говоря: да не воззрев очима, и видев солнце и луну и всю красоту небесную, прелъстився поклонишися им, яже раздели Господь Бог твой всем языком, иже под небесем (Второзак. IV:19). Народ же Iудейский издревле имел у себя полнейшее учение, потомучто не из дел только творения, но и из Божественных Писаний почерпал ведение о Боге. И вообще, отвлекая людей от идольской прелести и от неразумнаго представления о богах, Писание говорит: да не будут тебе бот инии разве Мене (Исход. XX:3). Воспрещает людям иметь иных богов не потому, что иные-действительно боги, но чтобы, отвратившись от истиннаго Бога, не начали обоготворять несуществующее; а таковы наименованные богами у стихотворцев и историков, о которых доказано, что это-не боги. И самый образ выражения показывает, что они-не боги; сказано: да не будут тебе бози инии, чем означается будущее время; а чтò произойдет в будущее время, того, когда говорится о сем, нет еще.
Истребив же языческое или идольское безбожие, умолкло ли Божественное учение, попустило ли человеческому роду влаяться вовсе не причастным ведения о Боге? Нет; а напротив того, предваряет оно мысль сию, говоря: слыши, Исраилю: Господь Бог твой Господь един есть (Второзак. VI. 4). II еще: возлюбиши Господа Бога твоего от всего сердца твоего и от всея силы твоея. И еще: Господу Богу твоему да поклонишися, Тому единому послужи, и к Нему прилепишися. А что о промышлении и о благоустроении Слова, простирающихся на все и во всем, свидетельствует все Богодухновенное Писание, достаточным доказательством утверждаемаго теперь служит та вера в Слово, с какою говорят Богословы: основал ecu землю, и пребывает. Учинением Твоим пребывает день (Псал. СХVIII, 90–91). II еще: пойте Господеви нашему в гуслех: одевающему небо облаки, уготовляющему земли дождь, прозябающему на горах траву, и злак на службу человеком, дающему скотом пищу (Псал. CXLVI:7–9). Чрез кого же дает? Не чрез Того ли, Кем все сотворено? Ибо кем сотворено, тот, по естественному порядку, и промышляет о всем. Кто же это, как не Божие Слово, о Котором в другом псалме говорит: Словом Господним небеса утвердишася, и Духом уст Его вся сила их (Псал. XXXII, б)? Подтверждаем же, что и все о Нем и Им сотворено, в чем и уверяет нас, говоря: Той рече, и быша: Той повеле, и создашася; как и великий Моисей в том же удостоверяет, в начале мироздания объясняя сказанное и говоря: и рече Бог: сотворим человека по образу Нашему и по ггодобiю (Быт. I:26): потомучто, и совершая творение неба, земли и всего, Ему же говорил Отец: да будет небо; да соберутся воды, и да явится суша, да изведет земля траву и всякое животное; посему и можно обличить Иудеев, как неверно пользующихся Писаниями. Ибо спросят у них: с кем беседует Бог, когда говорит, и повелевая? Если повелевал тварям и с ними беседовал, то напрасно было слово; тварей еще не было, а только должны были произойти. Никто же не говорит с тем, чего нет. Никто не повелевает и не обращает речи к непроисшедшему еще, чтоб оно произошло. Если бы Бог повелевал тому, чтò будет, то надлежало бы сказать: будь, небо; будь, земля; произрасти, трава; будь сотворен, человек. Теперь же не сотворил еще сего, а повелевает, говоря: сотворит человека, и: да возрастет трава, чем показывается, что Бог разглагольствует о сем с кем-то близким к Нему. Поэтому необходимо, чтобы с Ним был некто, с кем собеседуя, творил Он вселенную. Кто же это, как не Слово Его? С кем (пусть скажут) беседовать Богу, как не с Словом Своим? Или кто был с Ним, когда творил Он всякую тварную сущность, как не Премудрость Его, Которая говорит: когда творил небо и землю, с Ним бех (Притч. Ѵ40;III, 27). Под наименованием же неба и земли заключает все сотворенное на небе и на земле. Сопребывая же со Отцем, как Премудрость, и на Него взирая, как Слово, создает, приводит в бытие и благоустрояет вселенную, и, как Сила Отчая, поддерживает в бытии всю совокупность тварей, как говорит Спаситель: все, чтò вижу творящаго Отца, и Я также творю (Иоан. V. 19); и священные ученики Его учат: всяческая Тем, и о Нем быша (Колос. I. 16). Он, как благое рождение от Благаго и как истинный Сын, есть Отчая Сила и Премудрость и Слово, и все это не по причастию, не потому, что дано Ему сие co-вне, как дается Его причастникам, которые Им умудряются, чрез Него соделываются сильными и разумными, но потому, что Он есть источная Премудрость, источное Слово, источная, собственно Отчая, Сила, источный Свет, источная Истина, источная Правда, источная Добродетель, Отпечатление, Сияние, Образ; короче сказать, всесовершенный плод Отца, единственный Сын, неизменяемый Отчий Образ. И кто, кто изочтет Отца, чтобы изыскать и силы Слова Его? Ибо, как Он есть Отчее Слово и Отчая Премудрость, так и снисходя к тварям, для познания и уразумения ими Рождшаго, делается для них источною святынею, источною жизнию, Дверию, Пасстырем, Путем, Царем, Вождем, Спасителем во всем, животворящим Светом и общим о всех промышлением. Сего-то Благаго и Зиждительнаго Сына имея от Себя, Отец не сокрыл Его неизвестным для тварей, но ежедневно открывает Его всем; потомучто Им все стоит и живет. А в Нем и чрез Него являет Отец и Себя Самого, как говорит Спаситель: Аз во Отце, и Отец во Мне (Иоан. XVI:10); почему необходимо Слову быть в Рождшем, и Рожденному быть совечным Отцу.
Но при всем том, когда ничто не существует независимо от Отчаго Слова, небо же и земля и все, чтò на них, от Него зависят,-несмысленные люди, отвергнув ведение о Нем и благочестие, не сущее предпочли сущему; вместо действительно сущаго Бога обоготворили не сущее, служа твари вместо Творца и делая неразумное и злочестивое дело. Это подобно тому, как если бы кто дивился произведениям художника и, приведенный в изумление зданиями в городе, стал попирать ногами самого здателя, если бы начал хвалить мусикийское орудие, но отринул бы того, кто составил и настроил оное. Подлинно, это люди несмысленные и слепотствующие! Как иначе узнали бы мы дом, корабль, лиру, если корабля не построил кораблестроитель, дома не воздвиг зодчий, лиры не сделал музыкант? Посему, как отрицающий это безумен, и даже хуже всякаго безумца, так, по моему мнению, не здравы умом и те, которые не признают Бога и не чтут Слова Его, общаго всех Спасителя и Господа нашего Иисуса Христа,-Слова, Которым Отец все благоустрояет и содержит, и промышляет о всем во вселенной.
И ты, христолюбец, имея веру в Него и благочестие, радуйся и будь благонадежен, что плодом веры в Него будет безсмертие и Небесное Царство, если только душа благоустрояет себя по Его законам. Ибо как живущим по заповедям Его-наградою вечная жизнь, так идущим противоположною стезею, а не стезею добродетели, великий стыд и неотвратимая опасность в день суда, за то, что, зная путь истины, делали противное тому, чтò знали.
