В.И. Даль: «Поверьте мне, что Россия погибнет только тогда, когда иссякнет в ней Православие…»

В.И. Даль: «Поверьте мне, что Россия погибнет только тогда, когда иссякнет в ней Православие…»

Доклад «В.И. Даль и его вклад в духовно-нравственное воспитание русского человека» на пленарном заседании Межрегионального научно-образовательного форума «Наследие святых равноапостольных Кирилла и Мефодия и традиции отечественного богословия»
 
Владимир Иванович Даль известен во всем мире в основном как автор «Толкового словаря живого великорусского языка». Кстати, за него он был удостоен звания почетного члена Академии наук и получил Ломоносовскую премию. Однако не многие знают о том, что Владимир Даль был глубоко верующим человеком, настоящим христианином. Непонимание того, что для него вера была духовным центром его жизни, лишает нас полноты и целостности восприятия и его самого и его трудов.

По слову Василия Ирзабекова, Даль был личностью симфонической. Он обладал энциклопедическими знаниями. Владимир Даль был и блестящим морским офицером, и военным врачом, спасшим сотни жизней солдат, за что самим императором Николаем I был награжден Владимирским крестом с бантом. Даль был и врачом-гомеопатом, и ученым в области этнографии, лингвистики, истории, филологии, ботаники, зоологии, картографии и даже сектоведом, написавшим фундаментальное исследование о скопческой ереси.

Он также был талантливым инженером-конструктором, изобретателем. Он был одним из учредителей Русского Императорского географического общества, от которого за свои труды он получил Константиновскую медаль. Помимо этого, на протяжении 36 лет В.И. Даль был на государственной службе (статским советником — чиновником особых поручений при оренбургском генерал-губернаторе В.А. Перовском; начальником особой канцелярии Министерства внутренних дел России; управляющим Удельной конторы в Нижнем Новгороде). Владимир Даль знал немецкий, французский, английский языки, читал и писал по латыни, владел также украинским, белорусским, польским, казахским, татарским, башкирским языками, изучал болгарский и сербский языки. Также Владимир Иванович собирал пословицы, поговорки, загадки, самый разнообразный этнографический материал, который он всегда использовал в своих литературных произведениях.

А еще В.И. Даль был превосходным знатоком русского языка и его говоров, классификацию которых он составил первым. Современники рассказывали, что иногда он только по двум-трем произнесенным словам мог определить, откуда родом человек, носителем какого наречия является. Известен такой случай: «Будучи в гостях, Даль вышел в палисадник, а там за решетчатым забором собралось несколько нищих и сборщиков на церковное строение. Впереди всех стоял белокурый, чистотелый монах с книжкою в черном чехле с нашитым желтым крестом. К нему обратился Даль. — Какого, батюшка, монастыря? — Соловецкого, родненький, — отвечал монах. — Из Ярославской губернии? — сказал Даль, зная, что «родимый», «родненький» — одно из любимых слов ярославского простолюдина. Монах смутился и поникшим голосом ответил: — Нету-ти, родненький, тамо-ди в Соловецком живу. — Да еще из Ростовского уезда, — сказал Владимир Иванович. Монах повалился в ноги... — Не погубите!.. Оказалось, что это был беглый солдат, отданный в рекруты из Ростовского уезда и скрывавшийся под видом соловецкого монаха». Владимир Даль, разумеется, его не выдал.

Даль был не только внимательным к местному народу, но, «самое главное —  всегда старался помочь людям… Даля полюбили за доброту, за приветливость». Его неиссякаемый интерес к людям позволил ему так узнать народ, что благодаря этому родилось множество достоверных, правдивых и простых рассказов. Посещая уральские станицы, Даль принял решение всегда «первым делом справляться, нет ли больных». Оказывается, что только операций на глазах Даль сделал более полусотни, «вернув зрение беднякам в такой глуши, где, без преувеличения, до него не бывало ни одного опытного хирурга». Кстати, Владимир Даль умел оперировать одинаково и правой, и левой рукой, и в то время считался вторым хирургом в России после своего друга, выдающегося хирурга и анатома Николая Пирогова, с которым он дружил с институтской скамьи в Дерпте. Со временем Даль приобрел известность «как защитник всех несправедливо осужденных, и к нему постоянно обращались за помощью забитые, бесправные люди, которых чиновники и слушать не желали». Владимир Даль считал, что «назначение человека — именно то, чтоб делать добро».

В Оренбурге за свои добрые дела и чуткое сердце он получил прозвище «Справедливый Даль». Именно сюда, в Оренбург, в 1833 году к Далю приезжал Пушкин. Даль возил его в Бердянскую станицу к казакам и в Берды, когда Александр Сергеевич собирал материал для написания «Истории Пугачевского бунта». Перед поездкой в Берды Даль очень много интересных фактов поведал Пушкину о произошедших там событиях. Из воспоминаний Даля: «Пушкин слушал все это… с большим жаром и хохотал от души следующему анекдоту: Пугач, ворвавшись в Берды, где испуганный народ собрался в церкви и на паперти, вошел также в церковь. Народ расступился в страхе, кланялся, падал ниц. Приняв важный вид, Пугач прошел прямо в алтарь, сел на церковный престол и сказал вслух: «Как я давно не сидел на престоле!». В мужицком невежестве своем он воображал, что престол церковный есть царское седалище. Пушкин назвал его за это свиньей и много хохотал...

В Бердах, по воспоминаниям Даля, они отыскали старуху, бердскую казачку, которая знала, видела и помнила Пугача. Пушкин разговаривал с нею целое утро. Старуха рассказала ему много чего и даже спела. А Пушкин дал ей за это на прощанье червонец. Они уехали в город. И далее, как повествует Даль, этот «червонец наделал большую суматоху. Бабы и старики не могли понять, на что было чужому, приезжему человеку расспрашивать с таким жаром о разбойнике и самозванце, с именем которого было связано в том краю столько страшных воспоминаний, но еще менее постигали они, за что было отдать червонец. Дело показалось им подозрительным: чтобы-де после не отвечать за такие разговоры, чтобы опять не дожить до какого греха да напасти, на другой же день казаки снарядили подводу в Оренбург, привезли и старуху, и роковой червонец и донесли: «Вчера-де приезжал какой-то чужой господин, приметами: собой невелик, волос черный, кудрявый, лицом смуглый, и подбивал под «пугачевщину» и дарил золотом; должен быть антихрист, потому что вместо ногтей на пальцах когти». А Пушкин носил ногти необыкновенной длины: это была причуда его. Пушкин много тому смеялся».

Первая встреча русских просветителей произошла в Петербурге, когда Даль принес Александру Сергеевичу «на суд», в дом на Большой Морской, свою первую книгу «Русские сказки, из предания народнаго изустнаго на грамоту гражданскую переложенныя, к быту житейскому принаровленныя и поговорками ходячими разукрашенныя Казаком Владимиром Луганским. Пяток Первый».

Прозвище «Казак Луганский» Владимир Даль взял не просто так. Сам он родился в городке на реке Лугань, Екатеринославской губернии в 1801 году 10 ноября. Этот городок вырос вокруг сталелитейного завода, на котором впоследствии производили пушки и ядра для войны с Наполеоном. Сейчас это город Луганск, что на Донбассе. Так, город детства запал в душу Владимира Ивановича на всю жизнь. Сам же Даль так расшифровывал свой псевдоним: «казак — вольный житель земли Русской, Луганский — уроженец города Лугани».

Книга сказок Владимира Даля с восторгом была встречена всеми лучшими русскими писателями того времени.

А знаком он был с Николаем Языковым, Николаем Некрасовым, Иваном Тургеневым, Василием Жуковским, Александром Афанасьевым, Николаем Гоголем, Виссарионом Белинским, Антоном Дельвигом, Иваном Крыловым, Алексеем Писемским, Владимиром Одоевским и другими. В 1830 году в Петербурге он познакомился с Тарасом Шевченко, которого потом тайно вызволил из тюрьмы, спас его. Даль дружил и с Павлом Мельниковым, выдающимся сектоведом, которому придумал псевдоним Андрей Печерский, был также знаком и со славянофилами братьями Киреевскими, Аксаковыми, Хомяковым.

Но вернемся к сказкам. Особенно радовался выходу этой книги Пушкин. По воспоминаниям Даля, Пушкин, по обыкновению своему, засыпал его множеством отрывчатых замечаний, которые все шли к делу, показывали глубокое чувство истины и выражали то, что, казалось, у всякого из нас на уме вертится и только что с языка не срывается. «Взяв мою книгу, — вспоминал Владимир Иванович, — Пушкин открывал ее и читал сначала, с конца, где придется, и, смеясь, приговаривал «Очень хорошо». Особенно его впечатлили пословицы и поговорки в сказках, о которых он отозвался восторженно: «Что за роскошь, что за смысл, какой толк в каждой поговорке нашей! Что за золото!»

На вопрос Александра Сергеевича о его трудах Даль рассказал о работе над «запасами слов», которых уже тысяч двадцать.

«Так сделайте словарь! — перебил его Пушкин. — Нам позарез нужен новый словарь живого русского языка!» Пушкин вдруг замолчал, затем продолжил: «Ваше собрание не простая затея, не увлечение. Это совершенно новое у нас дело. Вам можно позавидовать — у Вас есть цель. Годами копить сокровища и вдруг открыть сундуки перед изумленными современниками и потомками!»
Так, именно Пушкин надоумил Владимира Даля собранные слова уместить в словарь. А в последующем писатель деятельно ободрял его, перечитывал вместе с ним его сборник и пополнял своими сообщениями.

Также Пушкин передал Далю сюжет «Сказки о Георгии Храбром и о волке», а Даль, впечатлив его своими сказками, в свою очередь подкинул мысль, благодаря которой родилась «Сказка о рыбаке и рыбке». После чего Пушкин подарил ее Далю с надписью: «Твоя от твоих! Сказочнику Казаку Луганскому — сказочник Александр Пушкин».

Сейчас мало кто знает, что первая сказка нашего детства «Курочка Ряба» принадлежит сказочнику Луганскому — Владимиру Далю.
Но почему же Пушкин так хотел, чтобы яркая народная речь сказок Даля вошла и в разговорный язык? Дело в том, что большинство образованных русских людей в ту эпоху предпочитали общаться между собой по-французски или по-немецки. Русский же язык считался тогда грубым, и говорить на нем в высшем обществе не любили.

Об этом и печалился Александр Сергеевич, а его друг прямо утверждал, что живой русский язык того времени был «втиснут в латинские рамки и склеен немецким клеем». И оба они, каждый по-своему, старались открыть русским людям всю красоту и очарование родной речи.

Даль любил русский язык, но более всего он любил простого русского человека. На эту его особенность обратил внимание знаменитый литературный критик Белинский: «К особенности любви Даля к Руси принадлежит то, что он любит ее в корню, в самом стержне, основании ее, ибо он любит простого русского человека…». В 1845 году Белинский писал о Дале: «После Гоголя это до сих пор решительно первый талант в русской литературе». Сам же Гоголь отзывался о Дале так: «Писатель этот более других угодил личности моего собственного вкуса и своеобразию моих собственных требований: каждая его строчка меня учит и вразумляет».

Знакомство с Пушкиным оказало несомненное влияние на Даля-писателя. Еще более значительным было воздействие на него личности поэта, перед которым Казак Луганский благоговел всю жизнь.

Трогательная дружба двух просветителей России — это особая страница биографии Владимира Даля, начавшаяся в 1832 году и завершившаяся с ранней смертью великого поэта в 1837-м. Именно к Далю «за несколько дней до своей кончины пришел Пушкин и, указывая на свой только что сшитый сюртук, сказал: «Эту выползину я теперь не скоро сброшу». Выползиною называется кожа, которую меняют на себе змеи, и Пушкин хотел сказать, что этого сюртука надолго ему хватит. Он действительно не снял этого сюртука, а его спороли с него 27 января 1837 года, чтобы облегчить смертельную муку от раны». Именно Даль принимал активнейшее участие в лечении поэта и стремился облегчить страдания умирающего. Именно Даль явился создателем ценнейшего мемуарного документа-записки «Смерть А.С. Пушкина», воссоздающей картину предсмертной болезни поэта, излагающей историю его лечения и содержащей медицинское заключение о характере ранения и причинах смерти Пушкина. Именно Даль был тем, кто был у одра великого поэта в последние часы его жизни. Он и засвидетельствовал предсмертные слова: «Жизнь кончена, тяжело дышать... давит...».

На смертном одре Пушкин простил своего убийцу, исповедался и удостоился причастия Святых Христовых Таин. Пожилой священник, протоиерей Петр Песоцкий, его исповедовавший, а затем приобщавший, был потрясен и растроган до слез. Он говорил (цитата): «Вы можете мне не верить, но я скажу, что для самого себя желаю такого конца, какой он имел».

Невольно вспоминаются пророческие слова Пушкина, написанные им в поэме «Полтава»:
Вот на пути моем кровавом
Мой вождь под знаменем креста,
Грехов могущий разрешитель,
Духовной скорби врач-служитель
За нас распятого Христа,
Его святую Кровь и Тело
Принесший мне, да укреплюсь,
Да приступлю ко смерти смело
И жизни вечной приобщусь! 

Именно Даль получил в дар от своего друга и брата во Христе перстень с изумрудом, а после смерти и сюртук, в котором был убит Пушкин. Этот перстень Владимир Иванович всю оставшуюся жизнь носил на руке, написавшей «Толковый словарь живого великорусского языка».

Любая смерть раскрывает всю трагичность человеческого бытия. Даль, будучи участником Хивинского похода, русско-польской и русско-турецкой войн на полях сражений видел тысячи смертей. И он понимал, как бессмысленна земная жизнь, если допустить страшную мысль, что Бога нет, что нет жизни вечной. Поэтому изображая картинки русского быта в своих многочисленных повестушках и житейских историях Даль, прежде всего, показывал взаимосвязь и взаимозависимость физической и духовной жизни человека. Чего стоит, например, коротенький рассказ с громким названием: «Шило в мешке, а грех на совести не утаишь». Он знал, что человек призван восходить к святости, для того чтобы унаследовать жизнь вечную. «Ищите же прежде Царства Божияи правды Его, и это все приложится вам» (Мф. 6, 33). Вот как Владимир Иванович определяет различные уровни духовного бытия человека в своем словаре: «Человек плотский, мертвыйедва отличается от животного, в нем пригнетенный дух под спудом;человек чувственный, природный признает лишь вещественное и закон гражданский, о вечности не помышляет, в искус падает; человек духовный,по вере своей, в добре и истине; цель его — вечность, закон — совесть, в искусе побеждает;человек благодатныйпостигает, по любви своей, веру и истину; цель его — царство Божие, закон — духовное чутье, искушенья он презирает. Это степени человечества, достигаемые всяким по воле его». Это есть, несомненно, святоотеческий взгляд на человека.
Но более всего, понимая беспросветное положение «сельщины-деревенщины», Даль скорбел душой и тяжело переживал принятое решение распространить грамотность «в темной массе нашего простонародья», так как сознавал, что нет толковых книг, которые «были бы складны смыслом». С целью просвещения Даль собрал огромное количество суеверий и предрассудков, распространенных по всей Российской империи, и написал книгу: «О поверьях, суевериях и предрассудках русского народа». Даль старался отвратить простого необразованного человека от религиозной беспочвенности, от духовной несостоятельности, духовной незрелости и пустоты, духовного предательства и выработать дар религиозной центрированности, духовного видения и верности.

Владимир Даль считал, что «…расколы — вздор, пустяки; с распространением образования они, как пыль, свеются с русского народа. Раскол недолговечен, устоять ему нельзя; что бы о нем ни говорили, а он все-таки не что иное, как порождение невежества… Пред светом образования не устоять ни темному невежеству, ни любящему потемки расколу. Суеверия тоже пройдут со временем…»

Понимая духовную ситуацию, в которой находился русский человек, Владимир Даль всю свою жизнь прилагал усилия в борьбе за его просвещение.
Так, Владимир Иванович написал множество православных сказок и повестушек, которые прославляют Бога, показывают веру православную и житие святых угодников Божиих. Дописав свой словарь, Владимир Даль решил начать масштабное просвещение с «Вечной Книги», со слова Божия. Он намеревался переложить всю Библию на язык простонародья, т.е. объяснить трудные для понимания места предельно простым языком… Это намерение — показатель его религиозности и глубокой веры в Слово Божие. Например, говоря о Синайском законодательстве, Даль объясняет каждую из десяти заповедей. Объясняя четвертую, он говорит, что святить установленные праздники должно не гульбой, не пьянством и обжорством, а добрыми делами и помышлениями о Боге и будущей жизни. «Но если, — прибавляет он, — ты все это исполнишь, то исполнил ты только половину Божией заповеди, другая за тобой. В ней сказано: «Шесть дней делай и сотвориши в них вся дела твоя». Значит, каждый день трудясь, опохмеляться в понедельник и думать не смей, все шесть работай, сотворивсесвои дела до единого, никакой работы не смей оставлять до другой недели. Так Бог велел. Он сказал не просто «сотвори дела», а «сотворивсядела».

Однако, кроме Бытописания и некоторых отдельных глав Ветхого Завета и Евангелия, ничему другому не суждено было увидеть свет Божий: многие, увидевшие этот труд, «замечательный по своей ясности, простоте и доступности для понимания малосведущих людей», приходили в недоумение: можно ли допустить лютеранину поучать православный народ? Лютеранское исповедание Даля было бельмом для многих, а для него самого — камнем преткновения. Например, фундаментальные исследования о скопческой ереси, проведенные Владимиром Ивановичем, произвели хорошее впечатление на самого императора. Однако когда последний осведомился о том, что Даль был лютеранином, он поручил написать новое исследование. Император Николай I «признал неудобным рассылать высшим духовным и гражданским лицам книгу по вероисповедному предмету, написанную иноверцем». Определенно, качество исследования было на высоком уровне, но лютеранство стало преградой для огласки труда.

Однако, несмотря на это обстоятельство, в 1837 году царская Россия распространила среди своих воинов «Памятную книжку для нижних чинов Императорских казачьих войск» Даля, в которой автор призывает казака любить Господа Бога, т.к. Он всюду один и всюду видит и тебя, и дела, и помышления твои: без Него нет спасения, и, любя государя своего, и всегда помня, что дороже нет отчизны своей, земли Русской — не жалеть своей жизни в защите этих оснований любого русского воина.

Так искреннее желание помочь простому человеку, познакомить его со словом Божиим так и осталось только желанием. А ведь некоторые из нравственных толкований разных мест Святого Писания отличались «не только чрезвычайной ясностью, но и такими применениями к жизни, которые ускользали от внимания современных церковных учителей». Более того, если Бытописание встречало всяческие «явные и тайные препятствия», то материалистические и атеистические тенденции в православных кругах набирали обороты. Даже детская литература подпала под псевдоправославное веяние, которое старалось удалить человека от Бога, дав понять, что не Бог Творец вселенной, но «мир сам собою сделался», что не Бог источник всякой жизни, «а кислород», и т.д. Согласно воспоминаниям друга Даля П.Мельникова-Печерского, так преподавали в школах с начала 60-х годов. Не зря он уточнил, что «эти писатели и учители по всем актам значатся православными, а Даль — лютеранин», и «из сего явствует, что их наставления народу полезны, а Далево Бытописание вредно».

У святых отцов есть очень важное наставление каждому христианину. Они говорят о том, что человек, который чему-либо учит других, должен, прежде всего, сам исполнять все то, чему он учит и, более того, быть примером в этом деле для других. Святоотеческие рекомендации опираются на слова Иисуса Христа, который, обращаясь к своим ученикам — апостолам, говорил: «Вы — соль земли. Если же соль потеряет силу, то чем сделаешь ее соленою? Она уже ни к чему негодна, как разве выбросить ее вон на попрание. Вы — свет мира. Не может укрыться город, стоящий на верху горы. И, зажегши свечу, не ставят ее под сосудом, но на подсвечнике, и светит всем в доме. Так да светит свет ваш пред людьми, чтобы они видели ваши добрые дела и прославляли Отца вашего Небесного» (Мф. 5, 13-16).

Так и Владимир Иванович Даль в своих наставлениях о воспитании всегда говорил, что воспитатель должен видеть в воспитуемом живое существо, созданное по образу и подобию Творца, с разумом и со свободной волей. И научая человека тому, что цель его — достижение Царства Небесного, каждый должен в данной ему жизни трудиться не покладая рук, преумножая свои таланты, и делать добро. Но воспитатель сам должен быть тем, кем он хочет сделать своего воспитанника. Именно поэтому сквозь все творческое наследие Владимира Даля лейтмотивом проходит проблема духовно-нравственного воспитания как воспитания, прежде всего, внутреннего человека, живущего по совести, помогающего ближнему и «бегающего от греха».
Подтверждение этому вы найдете и в его размышлениях «О воспитании», и в «Памятной книжке для нижних чинов Императорских казачьих войск», и в рассказе «Отчизна», и в подавляющем большинстве сказок.

Всю свою жизнь Даль и собственным примером, и своими трудами боролся за самое ценное, что есть у человека, — за его бесценную душу. А с какой неподдельной любовью это всё делалось, каждый может убедиться сам, познакомившись с его замечательными трудами.

Это и есть, собственно, необходимый вектор и смысл деятельности всей системы образования в единстве с Церковью. Только внутренний человек может это понять и осуществить. У внешнего человека, субъекта внешней деятельности мысль, к сожалению, только о мирском, временном, конечном. Таким ярким примером внешнего человека является пушкинский Евгений Онегин. Но ему нужно втолковать идею соподчинения внутреннему. Эту динамику, эти колебания, этот диалог между внешним и внутренним человеком ярко демонстрирует литературная переписка Московского святителя, митрополита Филарета с Александром Пушкиным («Дар напрасный, дар случайный, жизнь, зачем ты мне дана…» — «Не напрасно, не случайно, жизнь от Бога нам дана…»; «В часы забав иль праздной скуки…»). И вот этот соподчиненный дуэт сможет спасти и себя, и свою семью, и свое Отечество!

Парадоксально, будучи всю жизнь лютеранином по форме, но православным по верованиям, Владимир Даль был апологетом не только русского языка и русской культуры, но и сакрального ядра, генетического кода русского человека — Православия. В своем разговоре с Павлом Мельниковым-Печерским Даль утверждал: «Самая прямая наследница апостолов, бесспорно, ваша греко-восточная Церковь, а наше лютеранство дальше всех забрело в дичь и глушь… Православие — великое благо для России, несмотря на множество суеверий русского народа. Но ведь все эти суеверия не что иное, как простодушный лепет младенца, еще неразумного, но имеющего в себе ангельскую душу. Сколько я ни знаю, нет добрее нашего русского народа и нет его правдивее, если только обращаться с ним правдиво… А отчего это? Оттого, что он православный… Поверьте мне, что Россия погибнет только тогда, когда иссякнет в ней Православие…».
Осенью 1871 года с Владимиром Ивановичем случился первый апоплексический удар. К болящему был приглашен священник, глубокоуважаемый Далем отец Преображенский, для осуществления вхождения в Православную Церковь через Таинство Крещения и для Приобщения Святых Христовых Таин. Видимо, время принятия судьбоносного решения наступило. В.И. Даль боялся быть лицемером перед своею совестью и перед Богом, а потому так долго не принимал Православие. Он надеялся и верил, что Господь позволит ему нелицемерно стать сопричастным чадом Православной Церкви, Телу и Крови Христовым. Как важно было годами терпеть, претерпеть и не сломиться. А кто претерпел, тот и дождется, тот и спасен будет благодатью по вере своей.
Апоплексические удары повторялись все чаще. И каждый раз В.И. Даль прибегал к исцеляющему таинству Евхаристии, духовно укрепляя свои тающие физические силы. Ведь он уже прекрасно понимал, что это есть истинный и прямой путь личностного теозиса — обожения. Этим он утверждался на вечных словах Спасителя «Ядый Мою плоть и пияй Мою кровь во Мне пребывает, и Аз в нем». Вот так и в Дале победил человек внутренний, человек чистого сердца, который Бога узрит.

22 сентября 1872 года В.И. Даль скончался. «Я всю жизнь искал истины и теперь нашел ее», — говорил Казак Луганский, навечно вступив в ограду Русской Православной Церкви…

Хочу закончить словами Даля из его письма издателю Александру Кошелеву: «Христос воскрес. Да воскреснет же Он в сердцах наших любовию к добру и истине, отрешением себя от всякой самотности, жизнию на пользу ближнего».

Константин Лукьяненко

Написать комментарий