СЛАДОСТЬ ГРЕХА И ВРЕМЕННАЯ ГОРЕЧЬ ДОБРОДЕТЕЛИ

СЛАДОСТЬ ГРЕХА И ВРЕМЕННАЯ ГОРЕЧЬ ДОБРОДЕТЕЛИ

Слово об особенностях обольщения греха. И разум, и опыт, и слово Божие уверяют нас, братие, что грех есть зло великое, и предаваться ему значит быть врагом самому себе. Между тем, что видим мы в мiре? Что видим вокруг нас и в нас самих? Грех. Большая часть людей, если и не оставляет совершенно пути правда и истины, то непрестанно уклоняется с него на десно и шуее. Еще большая часть людей и не думает о царском пути правды и долга, спокойно позволяет страстям влачить себя по всем дебрям порока.

Есть, значит, в грехе что-либо особенно привлекательное, когда он может так овладевать людьми, не смотря на все предостережения от него разума, опыта и закона Божия. Что бы это было такое? Это, по замечанию Апостола, временная греха сладость (Евр.11:25), и, можем прибавить мы, временная добродетели горечь.

Человек создан для блаженства; и по природе своей неудержимо и постоянно стремится к нему. Поелику же в настоящем состоянии нашем, порок бывает часто сладок, а добродетель напротив горька; то человек, жаждущий блаженства, потому самому и устремляется к пороку – сладкому, и отвращается добродетели – горькой. Грех по существу своему есть горечь адская; добродетель по самому существу своему есть сладость райская; но это по существу их; для ощущения сей горечи греха, сей сладости добродетели необходим вкус чистый и здравый; в нас нет сего вкуса: точно так как это бывает в отношении к яствам во время некоторых болезней.

Такое превращение вкуса душевного бывает не вдруг. В юных летах, когда сей вкус обыкновенно бывает чище (совершенно чистого вкуса к добродетели и пороку мы, как существа падшие, не приносим с собою в мiр сей), все доброе для нас бывает гораздо приятнее, и потому легче к совершению, и все порочное гораздо горче, и потому отвратительнее. Но с продолжением времени, когда чувственность наша берет верх над рассудком, когда примеры и обычаи заглушают совесть, когда грех от повторения обращается в привычку, духовный вкус наш, портясь более и более, наконец совершенно превращается …

Для исцеления нас от сей проказы, для выправления всех членов природы нашей, для возвращения нам первобытной жизни, здравия и целости, потребно продолжительное врачевание, чем и занимаются вера и добродетель, благодать и Евангелие. Человек, предавшись им, как больной предавшись в руки искусному врачу, по необходимости теряет большую часть своей свободы, должен и жить и действовать не как хочется, а как велят, должен терпеть разные лишения, принимать много горьких капель, доколе не освободится от наклонности ко греху и чувственности. Все это тяжело, иногда весьма больно для нашего плотского человека, для самого воображения, воли и свободы нашей.

Во-вторых, вера и добродетель подвергая человека, хотя для его же блага, разным принуждениям и ограничениям, требуя от него нередко важных жертв и усилий, награду за все это обещают не столько в настоящем, сколько в будущем, нередко отдаленном; а полного плода и возмездия за все труды и лишения и не обещают в этом мiре, а велят ожидать его по смерти. Человек, водящийся мудрованием земным, не отрешившийся чувственности, не может возвыситься до сего святого взора на вещи; он, не смотря на все свои недостатки, на всю свою болезнь, хотел бы сделаться блаженным здесь, и как можно скорее. Грех пользуется всем сим, и во-первых наводит сомнения на будущие награды за добродетель, на самую жизнь будущую, что и не трудно делать для него, ибо то и другое невидимо; во вторых преувеличивает злонамеренно жертвы, требуемые законом и совестию, выставляя в то же время разнообразную картину своих удовольствий.

Опыт мог бы остановить при сем бедного человека, показав ему, как многие из грешников, вместо всех сладостей греха, или за малые капли ее, терпят и в этом мiре ужасные бедствия: но грех умеет искусно прикрывать в себе эту мрачную и ужасающую сторону, представляя, что сии бедствия произошли не от самого греха и преступления закона, а от недостатка при том благоразумия, или от особенного стечения обстоятельств. Всё это бывает при грехе, говорит человеку страсть, но всего этого может и не быть: ты возьмешь против сего надлежащие меры, и на твою долю достанутся одни сладости и удовольствия.

В довершение сих обольщений, грех имеет удивительную способность разнообразить ядовитую свою сладость, смотря по требованию. Можно сказать, что сладость греховная преображается по вкусу каждого грешника. Для людей грубых и чувственных у греха множество наслаждений, самых плотских и грубых; для людей, живущих в области вожделений душевных, у греха есть немало удовольствий невещественных, например, удовольствие скупого от одноговзгляда на кучи золота. Для людей, действующих преимущественно умом и волею, у греха наготове запас преступных наслаждений умственных, доставляемых гордостью, презорством, буйными замыслами, дерзкими поступками и проч. Даже для людей знакомых с жизнью духа, с подвигами добродетели, с совершенствами христианскими, у греха есть своя сладкая отрава: это тайное самоуслаждение своими совершенствами и подвигами, с забвением собственного ничтожества. Сею приманкою грех уловляет душу в свои сети, так сказать, пред самым небом.

Самая сладость греха, в чем бы она ни состояла, имеет ужасные свойства. Вкушаемая, она обезсиливает человека во всем существе его, отнимает у него часть внутреннего чувства и разумного самосознания, неприметно погружает таким образом сначала в сон духовный, а потом в душевное оцепенение и мертвенность.

Будем ли дивиться после всего этого, что так мало людей, избегающих совершенно сетей греха, и так немного таких, кои, имев несчастье увязнуть в сих сетях, расторгают их потом мужественно и исходят на свободу духа? Ах, если бы не всемогущая сила благодати Божией, не Ангелы хранители наши, не матернее попечение и таинства Церкви; то все мы, без сомнения, и навсегда остались бы в плену страстей, не имея и мысли о том, чтобы сражаться с ними, и терпеть разные принуждения для возвращения себе свободы духа и чистоты сердца!

Свт. Иннокентий, архиепископ Херсонский и Таврический

Написать комментарий