Преподобный Иов, игумен Монастыря Успения Пречистыя Богородицы и Приснодевы Марии
Митр. Арсений Москвин († 1876 г.)
Слово повествовательное на память преподобнаго отца нашего Иова, Почаевскаго чудотворца.
Путие праведных подобне свету светятся:
предходят и просвещают, дондеже исправится день (Прит. 4, 18).
предходят и просвещают, дондеже исправится день (Прит. 4, 18).
Чтó солнце, — луна и звезды на небе, то же самое — мужи праведные на земле: их назначение, по намерению премудраго и всеблагаго Промысла, одно и тоже: светить и просвещать. О первых в слове Божием сказано: и сотвори Бог два светила великая: светило великое в начала дне, и светило меншее в начала нощи, и звезды; и положи я Бог на тверди небесней, яко светити на землю, и владети днем и нощию, и разлучати между светом и между тмою (Быт. 1, 16-18); а последним заповедано: тако да просветится свет ваш пред человеки, яко да видят ваша добрая дела, и прославят Отца вашего, Иже на небесех (Матф. 5, 16), и оттого они называются в Писании то сынами или чадами света (Иоан. 12, 36; Матф. 16, 8; Ефес. 5, 9), то самым светом: вы есте свет мира, глаголет Господь Апостолам (Матф. 5, 17).
Первые, совершая свое течение в воздушных пространствах, озаряют собою леса и горы, поля и пустыни, моря и реки, и тем служат человеку к исполнению разнообразных дел и обязанностей земной его жизни; а последние, преходя, по указанию Промысла, с места на место по земле, ими обитаемой, всюду — где только появляются и к чему соприкасаются, приносят с собою свет правды и истины, и чрез то, разгоняя вокруг себя тьму греховную, отражая и сокрушая козни духа темнаго, безбедно шествуют сами и благонадежно руководят других к свету невечернему — в жилище небесное.
Приятен свет солнца во время дня, и свет луны и звезд — во время ночи: кто не любовался тем и другим, кто от души не восхищался ими, и кто не скорбел и не сетовал, лишенный, и на краткое время, светения их? Но несравненно приятнее и вожделеннее для имеющих очи видеть — свет, исходящий от мужей праведных, потому что это свет не земный, а небесный, не вещественный, а духовный, — свет, просвещающий всякаго человека грядущаго в мир, который и во тме светится, и тма его не обемлет (Иоан. 1, 9. 5).
На этот-то именно свет и указует Премудрый, когда говорит, что путие праведных подобне свету светятся: предходят и просвещают, дондеже исправится день. Он, как просвещенный духом Божиим, яснее и вернее мог наблюдать, видеть и оценить светозарныя стези их; он видел и возвещает нам, что сии светоносные мужи предходят и просвещают все и всех — на путях своих и окрест себя — примером святой и богоугодной жизни своей, словом назидания, и духом веры и терпения.
Проникнем же и мы, возлюбленные о Господе чада и братия, благоговейным нашим вниманием в светозарные следы красных ног преподобнаго и богоноснаго отца нашего Иова, сего великаго светила земли Волынския, а богоспасаемыя обители сея, особеннаго заступника, покровителя и первоначальника, коего святую память мы ныне торжественно празднуем, и, при его же благодатной помощи, соберем на разнообразных путях земнаго его поприща хотя несколько искр его света духовнаго — в наше просвещение.
Сие великое светило первоначально возсияло в половине 16 века, именно в 1551 году — в земле Галицкой, пограничной с землею Волынскою, а по вере, нравам и обычаям, по единству языка и родопроисхождения чисто русскаго жителей той и другой, составлявшей с нею одно нераздельное целое — под именем Чермной или Червонной, иначе красной Руси.
Время появления — весьма замечательное по религиозному движению в западной Европе вообще, когда лютеранство, со всеми его отраслями, исторгалось силою из-под владычества римскаго и бушевало непривычною ему свободою, — замечательное по гонениям и преследованиям, пыткам и мучениям за веру православную в юго-западной России в частности, страдавшей тогда под игом польскаго правления. В то время властолюбие папское, скорбя и досадуя за отторжение от его власти едва не целой половины его подданных, неутомимо искало и вымышляло средства вознаградить себя за сию потерю тяжкую — привлечением к себе русинов беззащитных, и для того придумало пресловутую унию, столь радостную для папы, столь гибельную для Польши, и столь памятную, по ея жестокостям и бедствиям, для народа.
И в это-то именно время благоугодно было Промыслу произвесть на свет преподобнаго Иова, ревностнаго поборника и непобедимаго защитника веры православно-восточныя, кафоличества истиннаго — от католичества лжеименнаго. О, как всегда верно и истинно изречение Премудраго, что Бог воздвигает потребнаго на время свое, и как оно точно и полно сбылось и оправдалось на ублажаемом нами праведнике!
Преподобный Иов родился от православных и благочестивых родителей, прозывавшихся Железом, от чего и сам он во время жизни носил тоже прозвание Железа, и ныне в предании народа известен под тем же именем; а во святом крещении наименован был Иоанном, какбы в предзнаменование имеющей со временем открыться в нем обильной благодати Божией: ибо слово Иоанн с еврейскаго языка означает благодать. Таким образом, он первыя искры света благодатнаго приял в юное сердце свое вместе с именем и кровию от благочестивых и богобоязненных родителей, и благодать Божия, как увидим это впоследствии, в нем не тща бысть (1 Кор. 15, 10), но, с каждым днем и годом умножаясь и возрастая, при его постоянном усердии и тщании, вскоре принесла плоды обильные, уготовав его в сосуд избран, многоценен и благопотребен на служение Господу (2 Тим. 2, 21).
Став видимым орудием невидимо присущей в нем и действующей благодати Божией, он, еще будучи младенцем, уже удивлял и пристыжал разумным словом и благочестным житием безпечных мужей и легкомысленных юношей; а будучи юношей и мужем, посрамлял и поражал нерадящих о своем спасении старцев.
Случайно узнав, что соименник его — св. Иоанн Креститель еще в детском возрасте удалился в пустыню, и там, в удалении от людей, вел жизнь строгую, постническую, даже до дне явления своего Израилю на проповедь (Лук. 1, 80), — наш юный Иоанн поревновал великому Пророку в его пустынно-подвижничеекой жизни, и с такою силою и с таким неудержимым стремлением возжелал уединения пустыннаго и жития постническаго, что, едва достигши десятилетняго возраста, он тайно ушел от любимых своих родителей и, пришедши в угорницкий Преображенский монастырь, явился прямо к настоятелю онаго со всеусильным и слезным прошением, дабы последний позволил ему, хотя на краткое время, пожить в обители и послужить братии.
Настоятель, как старец прозорливый и богоугодный, провидя в отроке имущую быти силу Божию, принял его любезно и радостно, благодаря в душе своей Бога, утаевающаго тайны царствия своего от премудрых и разумных, и открывающаго та младенцам (Матф. 11, 25), и, по пророческому слову, из уст младенец и ссущих совершающаго Себе хвалу (Псал. 8, 3); и затем, поучив его довольно духовною своею беседою, и противу всех козней и наветов вражиих вооружив силою крестною в своем благословении, он вручил его екклисиарху, как мужу в деле веры и спасения душ человеческих искусному и опытному, да под его наставлением и руководством навыкнет он послушанию церковно-монастырскому.
Но юный послушник, пламенея ревностию к сугубым подвигам жизни монашеской, не довольствовался одним послушанием, ему назначенным, но сам на себя сверх того налагал труды различные, стараясь всем и каждому из братии, по мере сил своих, услуживать, и особенно тем из иноков, которые, в деле своего спасения и в благоустроении обители, богоугодно трудились, всякаго рода услугами угождал, чем и заслужил себе всеобщую любовь и уважение не по летам своим, так что он, находясь в кругу старцев, по строгой своей жизни и благочинным поступкам, казался не слабым и малодушным отроком, но утвердившимся в добре и опытным старцем, только малорослым.
Видя все сие, игумен, и на самом деле удостоверившись лично сам и чрез других в добрых его нравах, великом терпении, ангельской кротости и глубоком смирении, решился, наконец, уступить многократным и слезным молениям чуднаго отрока о пострижении его в иноческий сан и, почитая грехом тяжким препятствовать более действию зовущей его благодати, по совету и согласию братии, на дванадесятом году его жизни постриг его в этот сан, переименовав его при сем из Иоанна — Иовом.
Не без особеннаго, конечно, намерения и указания промысла Божия дано было преподобному и сие новое имя: ибо он не только именем, но и самым делом был подобен многострадальному Иову — в тяжких страданиях и бедствиях, скорбях и болезнях безисходных, чрез всю его долголетнюю жизнь продолжавшихся, и не только подобен был сему великому праведнику, самим Богом прославленному, но, скажем не обинуяся, и далеко превзошел его. Ибо ветхозаветный Иов терпел несчастия и болезни по навету диавола и по попущению Божию, а наш Иов сам произвольно, по одной ревности к святости и чистоте духа и тела, обрек себя с юных лет на жестокое отшельническое житие и неразлучныя с ним всякаго рода неудобства и лишения, и, переходя от степени на степень духовнаго совершенства, нещадно изнурял и томил плоть свою, да притупит и сокрушит чрез то сущее в ней жало смерти, грех (1 Кор. 15, 56), в чем, при содействии благодати Божией, и успел он до такой степени, что сия мертвенная плоть его в самой смерти облеклась безсмертием (1 Кор. 15, 53) и славою неземною, и, быв проникнута и освящена силою присущаго в ней Духа Божия, не престает доныне — в течении более трех веков — источать токи исцелений всем, с искреннею верою и усердною молитвою к угоднику Божию приходящим и прикасающимся ей.
Юный инок, справедливо разсуждая в себе, что облекшись, по милости Божией, в ангельский образ, он должен и качества стяжать себе истинно ангельския, — тем с вящшим усердием и ревностию устремился на предлежащее ему поприще благочестия, к возделанию всякия добродетели, деннонощно, подобно доброму, упоминаемому в Евангелии, купцу (Матф. 13, 45), трудясь и заботясь о собирании, охранении и умножении своего духовнаго сокровища, и без того уже довольно обильнаго. И бысть, по словам правдолюбиваго современника и ученика его, преподобнаго Досифея, инок зело искусен, не тако леты, яко добродетельми преукрашен, живый, аки истый Ангел посреде братии: зане всем на позор и пользу бяше, день от дне в глубочайшия добродетели поступая, и тако тесным путем совершеннейшаго дошедши возраста, на степень священства, аще и по многом смиренном с его стороны отрицании — глаголаше бо себе недостойна бити сана таковаго, — возведеся.
В сане сем, — при частом и благоговейном совершении священнодействия пречистаго тела и крови Христовой, при всегда верном и неленостном отправлении всех других богослужений, как-то: утренних, вечерних и полунощных, по уставу церковному, при строгом и неупустительном исполнении всех правил и постановлений отеческих для благоповедения христианскаго вообще, и для жизни монашеской в частности, при молитвах и коленопреклонениях, не спешно и разсеянно, не по обряду только и внешнему навыку произносимых и совершаемых, но с видимым воодушевлением и сердечным умилением от чувства глубокаго и любви к Богу пламенеющей, — еще более открылось его богатство духовное и высокое достоинство духа горящаго, Господеви работающаго (Рим. 12, 11). Посему, как свидетельствует тот же Досифей, не по многом времени, ради неудобь вместимыя в сердце своем благодати Божия, еюже всегда усердно горяше, безпрестанно державу Его славити, — а не менее того, как думаем мы, и для уклонения от взоров и славы человеческой, нередко пресекавшей его труды молитвенные и богомысленные, и чрез то много докучавшей ему, и смиренное сердце его возмущавшей и безпокоившей, — Серафимский на ся восприят образ, еже глаголется схима великая.
Но, чем более угодник Божий уклонялся от людей, желая выну пребывать и молитвенно беседовать с единым Богом, тем более люди, слыша о трудолюбивом и добродетельном житии его, отвсюду ради пользы душевныя приходили к нему, открывая пред ним свои недуги душевные и телесные, и взаимно получая от него скорое и верное на них врачевство в слове благодати и молитве чудодейственной. Так слава его имени, не вмещаясь ни в стенах монастырских, ни в пределах земли отечественной, вскоре пронеслась по всем странам соседственным и даже в иноверной Польше, и привлекла в убогую келлию подвижника и князей и вельмож.
Особенно же знаменитый князь Константин Острожский и Дубенский, извеетный ревнитель благочестия и поборник православия, часто посещая и беседуя с юным старцем-схимником, до того возлюбил его, что решился, во что бы то ни стало, переманить его в свой дубенский Крестовоздвиженский монастырь, что ныне приходская, того же наименования, на острове в городе Дубне церковь. С этою целию он многократно и словесно и письменно просил и молил угорицкаго игумена, «да сотворит», по его выражению, «любовь к нему Божию, и да пошлет сего блаженнаго трудолюбца, показати образ трудолюбиваго и богоугоднаго жития инокам в его дубенской обители честнаго и животворящаго креста Господня жительствующим».
Игумен, с одной стороны не желая лишиться такого великаго подвижника — красы и утверждения своей собственной обители, а с другой, не видя средства и возможности отказать усиленным просьбам такой важной особы, каков был князь Константин Острожский, весьма опечалился, недоумевая сам с собою, на что решиться, и как в сем случае должно поступить. Недолго впрочем колебался старец-настоятель в своем недоумении: новыя, настоятельныя и притом непрестанныя просьбы князя заставили его почти невольно решиться, удовлетворить неотступному молению князя, и он, хотя с тяжкою скорбию в сердце, но с миром и любовию отпустил блаженнаго к новому месту служения.
Здесь угодник Божий, быв принят и князем и братиею благочестно и любовно, вскоре избран был от братии во игумена обители, которою и управлял он более двадцати лет, с примерным тщанием и усердием, отличаясь, как и прежде, ангельскою кротостию, богомудрым поучением и неутомимым трудолюбием, в свободное же от прочих дел, по своему званию, время, занимаясь писанием церковно-служебных книг. И привел он эту обитель в такой стройный порядок и благочиние, по всем частям, что современники поставляли ее в образец для прочих монастырей, а богоподвижный настоятель ея сделался предметом всеобщих похвал и удивления. Народ из всех окрестных стран спешил к нему толпами, для приятия от него благословения и слова утешения.
Но то, что другаго могло бы утешать и работать, преподобнаго Иова устрашало и безпокоило. Видя славу своего имени и подвигов со дня на день более и более распространяющуюся, а народ повсеместно его ублажающим, он начал сам в себе скорбеть и опасаться, чтоб не приять в сей славе временнаго воздаяния, и не лишиться за то славы вечныя. С другой стороны, и народ, приходящий к нему во множестве, много докучал ему, отнимая у него время от молитвы и богомыслия. То и другое, вместе взятое, заставило его искать себе другаго более безопаснаго для его спасения убежища. Почему он, оставив монастырь свой от братии тайно, пришел к горе Почаевской, издревле светлостию премногих чудес сияющей.
Здесь он, ископав себе тесную пещеру, доныне в ограде сего святилища видимую, один только с Богом и Его Ангелами поселился в ней, и думал до конца жизни прожить в ней в отчуждении от всего мира — в мирной и безмятежной безвестности. О, с каким юношеским жаром, хотя в то время он имел уже лет около шестидесяти, снова обратился он к обычным себе трудам и подвигам! Как он утешался тишиною и спокойствием уединения, им паки обретеннаго! Как усердно благодарил Бога за дарование ему сего убежища!
Но что же? — Едва прошло несколько месяцев сего покоя, для него вожделеннаго, как он, быв избран почаевскими иноками в игумена их обители, и умолен их общею любовию и слезным прошением, принужден был оставить, хотя не навсегда, любезную пещеру (ибо, и будучи игуменом, он нередко уединялся в нее и подвизался в ней по прежнему), и принять на себя прежнее бремя монастырскаго управления. И таким образом, вопреки усердному желанию и тщанию, сокрыть свои доблести во мраке пещеры, и самому сокрыться от взоров и славы человеческой, он, став на высоте Почаевской, неожиданно открылся целому миру и вящше прежняго стал быть ублажаем и почитаем от всех боголюбцев. Так верно слово Христово и всякаго приятия достойно (1 Тим. 1, 15): не может град укрытися верху горы стоя. Ниже вжигают светильника, и поставляют его под спудом, но на свещнице, да светит всем (Матф. 5, 14), и другое Его же слово: всяк смиряяй себе, вознесется (Лук. 18, 14). И такого подлинно благоискуснаго и благоподвижнаго наставника благоволила пресвятая Владычица наша Богородица Мария иметь в своей небоподобной обители.
Но кто может, не говорю изобразить и описать подробно, а по крайней мере изчислить все великие труды и подвиги преподобнаго, на сем святом месте, на этой дивной горе, стопами ног Пресвятыя Девы освященной и его праведным пóтом орошенной и увлаженной, подъятые? Какая неутомимая, для простаго человеческаго слуха невероятная, и для слабой природы нашей недоступная и невыносимая, была здесь его деятельность! Какой краткий сон и постоянное бдение! Какой строгий пост и непрерывное воздержание! Какое неослабное от утра до вечера, и от вечера до утра, трудолюбие! Ибо днем он, кроме часов богослужебных, молитве церковной посвящаемых, кроме дел управления и приема посетителей, жаждавших слышать от него слово назидания, обыкновенно занимался насаждением дерев вокруг обители, разведением вертоградов, возращением овощей, устроением плотин, и доныне при подошве горы у озера существующих, а ночью, — но кто кроме Бога Сердцеведца мог вполне знать и видеть нощные его подвиги? Позна Господь, и один только Он ведает — сущыя Своя (2 Тим. 2, 19), — слышит их мольбы и воздыхания, скорби и болезни сердечныя, видит их коленопреклонения и слезы, изнурения и бдения; а люди, даже самые приближенные к ним, если что замечают и знают, то разве только самую малую часть уединенных их подвигов. Так и ближайший ученик преподобннаго Иова Досифей, упомянув о всенощных молитвах его, не много нам сказывает, а только говорит, что он совершал сии молитвы с коленопреклонением, и за тем, обращаясь к каменной его пещере, единственной и всегдашней свидетельнице молитв сего рода, прибавляет, что еслибы пещера сия имела уста, то она всесовершенно известила бы нас о сем. Она бы тогда открыла нам, как угодник Божий иногда чрез три дня, а иногда и чрез целую седмицу заключившись в ней один, слезами только сердечными питаемый, усердно молился о благосостоянии всего мира, во зле лежащаго (1 Иоан. 5, 19), и как однажды во время такой молитвы в пещере облистал его свет свыше благодати Божия, и более двух часов чудно осиявал всю церковь: аз же, говорит Досифей, егда видех сие, пад на землю, зело ужасохся, сицевым страшным видением бых побежден.
От таких впрочем усиленных трудов, крайняго измождения плоти и продолжительных стояний на молитве, наконец тело его подверглось гниению до такой степени, что плоть его отпадала от костей, и смотреть на него без внутренняго содрогания и соболезнования было невозможно; особенно же ноги его страшно отекли и покрылись множеством ран, о которых он справедливо мог сказать с Апостолом: аз язвы Господа Иисуса на теле моем ношу (Гал. 6, 17), и которыя можно видеть и доныне на мощах его, нетленно почивающих.
Тем не менее однакожь преподобный дожил до глубокой старости, достигши свыше ста лет, и сохранивши притом все чувства и мысли в здравом состоянии.
Был он вообще в болезнях и страданиях терпелив, в перенесении обид и оскорблений великодушен и незлобив, в управлении братиею строг и взыскателен, но к кающимся милостив, в обращении с посторонними кроток и смирен, но вместе важен и степенен, к бедным милосерд, к несчастным сострадателен, к высшим покорен и послушен, к равным и низшим благоприветлив и услужлив, ко всем добр и внимателен, но не разговорчив и до того молчалив, что в иное время, особенно в последние годы, трудно было и услышать от него что либо другое, кроме молитвы Иисусовой: Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, — которая, подобно реке, непрестанно, при каждом деле и движении его, из уст его исходила.
За неделю же до кончины своей, он, по особому откровению Божию, предузнал и предсказал день и час своего отшествия, чтó в свое время и сбылось совершенно: ибо в тот самый день, который, по его предречению, должен быть последний в земном его странствовании, он без всякия болезни, по совершении божественной литургии, отдав последнее целование горько сетующей братии, мирно прешел от временныя сей жизни к вечному блаженству лета Господня 1651-го, 28-го дня октября. Так жил, благоугождая Господу, и так скончался угодник Божий, преподобный Иов, почаевский чудотворец.
Но мы, дошедши в нашем сказании до конца земнаго его поприща, не дошли и до половины богоугодной его деятельности: осталась еще другая часть ея и притом немалая, — это деятельность посмертная, всегда живая и благоуспешная, всегда славная и блистательная, которую впрочем мы оставим ныне до другаго подобнаго времени.
А теперь обратимся только к угоднику Божию с усердною нашею молитвою, да призрит он на нас — сынов своих, с высоты горняго жилища своего, оком милосердия, да продолжает управлять и охранять нас под святым своим покровом, выну пред Господом Богом ходатайствуя о нас, да соблюдает в вере и благочестии, им преданном, и любезную ему обитель сию непреложно и неподвижно, да будет наконец скорый помощник и верный заступник и всем с верою и любовию притекающим к духоносным и многоцелебным мощам его. Аминь.
