В «ОГНЕВОМ» МЕШКЕ
Афганская эпопея спецназа ГРУ. Взвод Кистеня занял оборону и ждал команд. Но их не было. Впереди шла стрельба, гремели взрывы, и разведчикам казалось, что про них все забыли. Где-то наверху защелкали винтовочные выстрелы. Ермаков пытался рассмотреть, куда спрятался снайпер, но безрезультатно.
– Коля, слышишь, винтовка над нами бьет, – крикнул он Демидову, – а откуда – не пойму.
– Я тоже ищу-иду и не вижу, – ответил Николай. – А, вон, смотри, мужик в черном побежал.
Игорь прицелился, выстрелил по бегущему, и тут же ответная очередь прошлась по проему окна. Он отпрянул за спасительный саман стены, удивленно воскликнул:
– Они нас отлично видят!
Рядом с дувалом методично разорвались три мины.
– Откуда же они стреляют, сволочи? – зло оглядывался по сторонам Некрасов. – Вроде недалеко орут, пули в десяти сантиметрах ложатся. Куда ни кинься – везде тебя видят, а сами вроде шапки-невидимки понадевали. Хоть бы одного гада выследить и с ним разделаться… А, вижу!
Он дал длинную очередь из пулемета. Вдруг безотказное оружие умолкло, словно захлебнулось собственными газами.
Некрасов поник головой и тоже затих.
– Что с тобой? – схватил его за плечо Демидов, приподнял и, увидев на левой груди расплывающееся по брезенту алое пятно размером всего с двухкопеечную монету, все понял без слов.
– Воды! – попросил Некрасов, едва разомкнув обожженные предсмертным огнем губы.
– Сейчас, Вова, потерпи чуток, я принесу.
Воды ни у кого не было. Николай вскочил, побежал к арыку. Рядом громыхнула мина, и кто-то всесильный и властный опрокинул его через голову, бросил навзничь. По лицу забарабанило крошево спекшейся земли и раздробленных взрывом камней. Поняв, что цел, вскочил, подбежал к арыку, торопливо сунул в воду пластмассовую флягу и злился, что так медленно затекает она в узкое горлышко. Крышку завинчивал на бегу. Снова разрыв мины бросил его на землю. Но, видимо, не суждено было ему погибнуть. Даже не царапнуло. А лежавший за камнями Примаков ойкнул и схватился за глаз. Сквозь пальцы просочилась алая струйка и побежала по руке.
– Идти сможешь? – подскочил к нему Демидов.
– Нет! Меня осколком ногу зацепило.
– Тогда потерпи, я тебя в дувал затащу, там перевяжем.
Николай ввалился со своей ношей в проем двери, оставил Примакова на попечение товарищей, а сам бросился к Некрасову:
– Вот, Вова, попей свеженькой.
Он встал на колени и застыл от увиденного. Мертвящая белизна выкрасила лицо друга. Душа его рассталась с телом, в котором обреталась всего лишь девятнадцать лет, и теперь с небес взирала на все, что происходило в ущелье.
– Сволочи! Гады! – прорычал Николай в лютой злобе, схватил автомат и выпустил полмагазина в белый свет, не замечая, что в лицо летит крошево земли, взрыхленной предназначенными ему пулями. В этот миг он не дума, что станется с ним самим: ранят, убьют или смерть снова пройдет мимо. Убили Вову Некрасова, который читал ему письма любимой, не забывал оставить покурить, когда кончались сигареты.
Рулетка боя только раскручивалась, а уже появился убитый, стонали раненые. Примакова перебинтовали, но он корчился от боли.
– Эх,.., – ударил Николай по колену и зло выматерился, – наркоту под замок попрятали, уколоть даже нечем. Толя, потерпи, браток.
Кистень получил долгожданную команду на отход. Он как-то сник, потерял былую уверенность. Приемы каратэ, которыми так увлекался, оказались в этом бою абсолютно безполезными: противник исподтишка выбивает личный состав взвода, оставаясь неуязвимым. Хотелось побыстрее выбраться из опасной зоны.
– Гвардейцы, отходить будем. Но нужно расчистить путь. Эллинов, прикройте со стороны сухого русла.
Сержант побежал, петляя между камней. Вдруг он упал и не смог больше подняться. Пуля, вырвав щепку из приклада, срикошетила в ногу.
– Метко бьет, сволочь! – Кистень лихорадочно искал глазами душманского снайпера. – Где же он, гад, засел?
Под ивовым кустом что-то мелькнуло. До него было метров сто пятьдесят.
– А ну-ка, дай мне подствольник, – сказал он солдату, быстро закрепил гранатомет на автомате, выстрелил, и возле куста вспыхнуло облако разрыва.
– Порядок! – довольно проговорил он. – Ермаков и Цуканов, займите высотку и прикройте слева отход взвода!
До бугорка было метров сорок ровной земли: ни камня, ни кустика. Игорь собрался с духом и помчался по пригорку. Рядом грохнула мина, но осколки пощадили его. Упал на высотке, затравленно озираясь. Заметил ложбинку, откатился метра два, втиснулся в спасительное углубление, крикнул замешкавшемуся Цуканову:
– Валера, слезь с пупка! Спрячься куда-нибудь.
Но он не успел ничего предпринять, схватился за ногу и жалобно застонал.
– Катись вниз! Там тебе ребята помогут, – крикнул Игорь и принялся стрелять. Рядом перед глазами вскидывались фонтанчики земли, горячий металл цвенькал о каменистую почву. Каждую секунду ждал, что вот-вот наступит и его черед. Очень не хотелось остаться в этой траве. Он побежал. Было такое ощущение, что пули щадили его, облетая, обжигали кожу, но не ранили, хотя их было так много, что, казалось, он видит, как летят навстречу черные точки.
… По террасам, прячась за камни, на помощь первой роте спускались с хребта подчиненные Маркова. Когда подошли к дувалу, взорвалась мина, за ней еще одна.
– Все живы? – тревожно спросил Андрей, заскочив через пролом в небольшой дворик.
– Кажется, никого не зацепило, – ответил Рыженков, радуясь, что остался невредим, продекламировал:
Мне кажется, что я магнит,
Что я притягиваю мины.
Разрыв, и лейтенант хрипит,
И смерть опять проходит мимо…
– Это фронтовик Семен Гузенко написал. Отец вместе с ним воевал под Ленинградом. Никогда не думал, что и я попаду под минометный обстрел. Неприятная штука – мины!
– Неприятная штука! – зыркнул на него Марков. – Это что, комар на нос сел и свербит? Ребята гибнут, калечатся, а ты – неприятная штука.
Здесь, в полуразрушенном дувале, увидели майора Грушина.
– Без артиллерии у нас ничего не получится, – сказал он. – «Духи» окружили Цебрука плотно, не пробиться. А теперь и за нас взялись.
Словно в подтверждение его слов в эфире послышался голос командира взвода второй роты лейтенанта Сафонова.
– «Шериф», – вспомнил он старый позывной Марков, – встретился с Тараном, начинаю выводить. Нужна артиллерия. С высоты справа по нам работает дэшэка. Прямо на макушке.
Комбат тоже слышал просьбу, приказал Маркову:
– «Резкий-2», работай напрямую со «Сталинградом».
Подготовить данные для стрельбы по высоте было нетрудно, и через пару минут громыхнули где-то за хребтом гаубицы, снаряды, тяжело прошелестев в воздухе, взметнулись разрывами.
– Ближе пятьдесят, – определил отклонение от цели Сафонов. – Еще пяток снарядов.
Под прикрытием артиллерии взвод вышел к крепости. Точнее – выполз. Солдаты тащили на плащ-палатках двух убитых.
Помощи запросил лейтенант Вайницкий.
– «Питон», слышу, слышу тебя! – кричал в микрофон Марков. Этот позывной взводному дали за высокий рост. – Сориентируй относительно кишлака, где ты находишься?
– Нахожусь на левой стороне, – голос Вайницкого окреп. – Зажат со всех сторон. Сильный огонь со склонов. Не дают поднять головы.
– Наблюдай за кишлаком, где Цебрук?
– Кишлак просматриваю не полностью. В своем районе никого не вижу. В центре идет бой.
– При попытке окружения отходи, понял?
– Понял! Пока не могу.
Минут десять Вайницкого не было слышно. Потом он снова вышел в эфир.
– «Шериф», восточная окраина кишлака, один фугасный.
Артиллеристы сработали точно.
– «Шериф», еще пять снярядов…
Марков тешил себя надеждой, что, может, хоть Вайницкий доберется к Цебруку, но тот вскоре передал в эфир:
– Начинаю отход, появились раненые.
Под прикрытием артиллерии почти три часа выходил взвод к крепости. В самый разгар боя артиллеристы предупредили: «Кончаются боеприпасы». Марков вспомнил про взвод гранатометчиков, который остался на гребне, связался с командиром:
– Дибольский, достанешь до левого склона из АГС?
Дальность позволяла вести огонь, и гранатометы били по целям, пока взводный не предупредил: «Осталась одна лента». «Ну, теперь действительно все, – подумал Марков и тяжело опустил голову, – отвоевались».
Вдруг за спиной услышал знакомый и такой желанный звук двигателя. С тыла по сухому руслу к ним мчала БМП. Машину швыряло на вымоинах. Она то исчезала, то вставала на дыбы. Из люка выскочил замполит первой роты Симонов, забежал в крепость, тяжело опустился на камни. Из-за приступа малярии его на выход не взяли, но когда узнал, что творится в Мараварах, помчал на выручку.
– А где остальные? – насторожился Марков.
– Из всей бронегруппы только одна наша машина сумела добраться в ущелье, – сказал Симонов. – Остальные застряли в овраге под горой. Комбат приказал через Навабадский мост перейти на противоположный берег Кунара и пробраться в Маравары. По дороге два танка подорвались на минах, а восемь БМП наглухо застряли перед самим ущельем. Весенний паводок размыл дорогу. Ее долбили ломами, затем выстрелами пушек, взрывали тротилом. Благодаря механику-водителю Воронову моя машина прошла. Следующая взобралась на взгорок, но слетела гусеница, и она загородила дорогу остальным. А наушники просто разрываются от крика раненых. Вот я и решил махнуть. Три километра пролетели на одном дыхании. Встречались группы, раненые несли убитых. Мы по коротким докладам сразу поняли, что наших зажали, идет бой, и неизвестно, кто где находится, что вторая и третья роты сидят так высоко, что не могут помочь. А главное – никто толком ничего не знает. Как же я мог усидеть на острове?
– Молодец! – похвалил Марков. – Ты как манна небесная. У артиллеристов кончились снаряды, Дибольский тоже все ленты выстрелял. Давай, поддержи огнем Вайницкого.
Он вышел на связь:
– «Питон», корректируй огонь БМП.
Под прикрытием огня Вайницкий вывел взвод к крепости. Падая от изнеможения, разведчики тащили трех раненых. Они повалились в тени дерева, надеясь, что самое страшное позади. Но и здесь их доставали пули, загоняли в крепость.
Симонов прибежал посмотреть, кто выбрался из окружения. Настороженно спросил:
– А где Цебрук?
– Там! – Вайницкий махнул рукой в сторону Доридама.
Замполит взвыл от злости, крутнулся и побежал к машине. Ствол ее пушки заметался из стороны в сторону, изрыгая снаряды. Но вдруг остановился, умолк: оборвалась гильза в патроннике. Симонов сел на башню, обхватив руками голову. Там, в кишлаке, гибли его подчиненные, друзья, и он готов был умереть вместе с ними.
Марков крикнул:
– Не светись, слазь… Не работает пушка, жарь из пулемета. Только экономь боеприпасы.
Пока наводчик-оператор возился с пушкой, Симонов сел за пулемет.
Из пещер, расположенных ниже роты Кравца, душманы начали стрелять в спину, обкладывая с тыла. Марков почувствовал, что уже не сможет бежать вперед. Если бы не было этого полуразрушенного старого дувала, он бы побежал. А сейчас – нет.
– «Резкий-3», почему из-под тебя пули летят? – зло крикнул он в микрофон.
– Я никого не вижу! – ответил Пылявец.
– Посмотри внимательно. В пещерах – «духи».
Он подошел к Грушину, спросил:
– Что будем делать, товарищ майор? Без авиации, артиллерии к Цебруку не пробиться. Патроны кончаются! Если сидеть и ждать, с нами будет то же, что и с первой ротой. Пока совсем не обложили, надо отходить. Вы же заместитель командира батальона, принимайте решение.
– Ты на меня не дави! – повысил голос замполит. – Драпануть мы всегда успеем… Симонов, сколько человек ушло на досмотр кишлака?
– Точно не знаю… Приблизительно 28-30.
И тут он заметил лейтенанта Костенко, который под докладам должен был находиться вместе с Цебруком, удивленно спросил:
– А ты как здесь очутился? Где твой взвод?
Костенко давно ждал этого вопроса, торопливо заговорил:
– Когда началась стрельба, пропала связь с Кистенем. Цебрук приказал проскочить к ним. Я с радистом побежал. Очень сильный был огонь… – Он обреченно посмотрел на офицеров. – Я не знаю, где мой взвод… Я взвод не бросил! Что мне делать, мужики?!
В глазах лейтенанта стояли слезы отчаяния. Если бы ему сейчас сказали: «Иди, ищи свой взвод!», он не раздумывая встал бы и пошел. Но офицеры молчали. Что они могли ответить? Рыженков достал мятую пачку сигарет, пустил ее по кругу:
– Дай и мне, – протянул руку Грушин, хотя никогда не курил. Он жадно, неумело затянулся, быстро выпустил дым, сердито проговорил:
– Ну что, «монтаны», «шерифы», «питоны»? Наигрались в войну? «Мы супермены, нам море по колено!» А они лупят нас, как паршивых щенков. Ты, Костенко, у Маркова спроси, что делать?.. Вот чем обернулась его доверчивость, – кивнул он в сторону, где лежали убитые и раненые. – Говорят по-русски, учились в Союзе, а мы и уши развесили… Ладно, что теперь… Если останемся живы, хорошая будет наука… Радист, вызывай «Резкого».
– «Резкий», я «Мрия»! – хриплым голосом докладывал Грушин. – Вывели взвод Кистеня. Цебрук и Кузнецов остались в кишлаке. У нас двое убитых и трое раненых. Кончаются боеприпасы. Если не дадите команду на отход, нас ожидает участь Цебрука.
– Ясно, ясно, – ответил комбат. – Раненых и убитых – на БМП. Отходите к переправе.
– Понял, выполняю.
Тела погибших подняли на машину. Марков подумал, что вот так же могут положить и его бездыханное тело. К сухому руслу он бежал первым. Стремглав летел сквозь визг пуль, перепрягивая через фонтанчики земли. Было стыдно за свою слабость, но ничего поделать не мог. Остановил его бег пулемет. Упал на землю, с трудом переводя дыхание, попросил Кравца:
– «Резкий-3», заставь пулемет замолчать хоть на пару минут. Он нам проходу не дает.
– Сейчас сделаем, – ответил ротный. – Будь внимателен. Вижу в камнях много «духов». Подползают к сухому руслу вам наперерез.
Когда пулемет утихомирился, Марков вскочил, побежал. Упал за камень. Рядом плюхнулся Исламов.
– Бахрон, надо рвать вперед. Будем долго лежать – нас вычислят.
Превозмогая чувство страха, Андрей поднялся и снова побежал. Пули пронзительно свистели совсем рядом, справа, слева. По нему опять пристрелялись. Упал, оглянулся. Исламова не было.
– Андрюша, в арык! – раздался его голос впереди.
Невероятным усилием заставил себя подняться и не пробежал, а пролетел все расстояние.
Арык напоминал траншею. Из него удобно было вести огонь, и офицеры начали строчить по камням, прикрывая отход остальных. Разведчики подбегали и падали на дно арыка, как подкошенные. На этот бросок они отдали, казалось, все свои силы.
Подъехала БМП. Марков пересчитал людей. Обрадовался, что все его подчиненные вышли из ущелья. Но вместе с радостью появилось и чувство неловкости за свою поспешность. «Если спросят, почему не пробился к Цебруку, что я отвечу? Что сильно стреляли? Скажут: струсил, бросил товарищей. Но ты никогда не был трусом. Что же с тобой случилось?» Он посмотрел на «командирские» часы: ни стекла, ни зеленоватых фосфорических стрелок. На циферблате осталась глубокая вмятина. Спросил Исламова:
– Бахрон, который час?
– 16.00.
Принесли обед в термосах. Хотя почти сутки во рту не было ни крошки, никто из спецназовцев не притрагивался к пище. Они остались живы! А рядом на броне стыли тела погибших товарищей. Пережить такое ребятам, впервые понюхавшим пороховую гарь боя, было нелегко. Многие еще толком не понимали, что произошло. Это придет потом, когда осмыслится вся тяжесть потерь.
Боевое состояние сменилось полной апатией. У разведчиков еще не было той звериной злости, которая заставляет презирать смерть. Они еще не переступили через ту грань, когда жажда мести глушит любовь к жизни и естественное чувство самосохранения кажется смешным и нелепым.
Принесли боеприпасы. Солдаты подходили к цинкам, распихивали тяжелые пачки по карманам, прятали в рюкзаки. Как измученный жаждой никак не может напиться, так и они долго не могли утолить желание запастись патронами впрок. Сколько их еще понадобится – никто не знал.
Марков сел, прижался спиной к спине замполита, задремал. Бодрствовали только боевое охранение и прапорщик Толстопятов. Помня старшинские обязанности, он ходил между спящими, поворачивал их, если кто-то начинал храпеть от холода.
Толстопятов растолкал дремавших офицеров, сказал извиняющимся тоном:
– Комбат вызывает на совещание.
– Сидит в крепости, – зло буркнул Вайницкий, – нет бы самому спуститься сюда, людям в глаза посмотреть.
– Ладно, Бог его простит, – примирительно сказал Марков. – Думаешь, ему просто пережить такое?
Офицеры поднялись по косогору к посту царандоя, взобрались по деревянной лестнице на плоскую крышу и увидели Жукова. Он лежал на железной койке, застеленной матрасом.
– Извините, что не встаю, – сказал слабым голосом комбат. – Меня что-то трясет, температура подскочила.
После этих слов Марков тоже почувствовал, что его бьет озноб. Наверное, от злости, что комбат целый день был рядом с батальоном и не удосужился посмотреть, что же происходило в ущелье. Они были в бою, а он – нет?
Незримая тень отчуждения пролегла между командиром и подчиненными.
– Я доложил комбригу о нашем положении, – сказал Жуков. – На помощь летит первый батальон. Пока можете отдыхать.
***
Волнуясь за результаты выхода асадабадского батальона, еще в четыре утра Бабушкин позвонил дежурному. Тот без запинки отрапортовал:
– Товарищ подполковник, во время моего дежурства происшествий не случилось. Батальон на учебно-боевом выходе.
– Как там дела?
– Все по плану, товарищ подполковник.
Этот доклад успокоил комбрига и он решил прикорнуть на пару часов. Но вскоре его разбудил звонок командора 66-й бригады подполковника Александра Посохова, с которым они подружились.
– Володя, это твои под Асадабадом воюют? – спросил он.
– Мне доложили: все нормально.
– А мой комбат сообщает, что в Мараварском ущелье идет бой.
Бабушкин связался по ЗАС с дежурным по батальону. Но тот спокойно доложил: «Все в порядке».
Через полчаса снова позвонил Посохов, с тревогой в голосе сказал:
– Володя, там твоих убивают!
Бабушкин взвился, крикнул дежурному:
– Готовьте пару вертушек! Я полечу в Асадабад.
Только в батальоне он узнал правду, что произошло. Доложил в разведотдел армии о случившемся, дал команду ротным Любому и Абзалимову лететь на выручку попавшим в засаду асадабадцам. А сам, переправившись на пароме через Кунар, поднялся на пост царандоя. Здесь и увидел Жукова, не выбирая выражений, крикнул:
– Что же ты, сука, наделал? Я тебя как учил? Ты же нарушил все, что я тебе говорил и постоянно дурил по радио.
– Мы увидели убегающих духов, – попытался оправдаться Жуков. – Ну, я решил захватить.
– Я тебе что приказывал?! К рассвету вернуться. А ты что сделал? Послал людей в западню! Думал, сейчас поймаешь духа и сразу станешь героем Афганистана? А стал труподелом! Эх, майор, майор, как ты с этим жить будешь?
Жуков молчал, виновато опустив голову.
***
Марков прислушался, сказал Вайницкому:
– Кто-то к нам бежит.
Это спешил на выручку первый батальон. Впереди спецназовцев прыжками несся Рекс, следом – разведгруппа во главе с Лютым. Увидев Маркова, он остановился, тяжело перевел дух, сказал с осуждением:
– Эх, как же вы так влипли?
– Долго рассказывать…
– Жуков где?
– Там, наверху, в крепости.
– Пошли, будем разбираться.
Поднявшись на крышу, Лютый вместо приветствия зло спросил:
– Ну что, нажевался г…?
– Понимаешь, так вышло, – как должное воспринял оскорбление Жуков.
– Что собираешься делать?
– Думаю, с утра надо высадить десант на высоты вокруг Доридама. И тогда можно будет вытащить Цебрука.
– Днем сажать десант на огонь дэшэка? Ты что, совсем обалдел? Нет, так не пойдет. Посылай роты сейчас. Ночью легче и безопасней работать.
– Сейчас нельзя, там минные поля.
– Кто тебе это сказал? Те проводники, что сбежали? Надо действовать немедленно. Дорога каждая минута, если хотим вытащить людей живыми!
Лютый связался с комбригом, доложил о прибытии и свои предложения:
– «Коршун», я решил изменить позывные в батальоне: первая рота – «Москва», вторая – «Ростов», третья – «Донецк». Вторая рота через позиции «Донецка» сейчас поднимется по хребту, уничтожит дэщэка и потом будет обезпечивать мою работу в кишлаке.
– «Коршун», я против такого решения, – крикнул в микрофон Фуков. – Силами двух рот ничего не сделаем. Нужны подразделения для блокирования правого хребта, авиационная обработка всего ущелья. В нем полно душманов.
– Это лишняя трата времени, – стоял на своем Лютый. – Нельзя ждать. Нужно проскочить в кишлак этой же ночью. Может, хоть кого-то успеем спасти.
Маркову решение Лютого не понравилось.
– Может, мы станем на место третьей роты? – предложил он. – А Пылевец поднимется за дэшэка. Ему там совсем близко. Мои люди устали, еле держатся на ногах.
– Нет, пойдешь ты! – оборвал его Лютый. – Я не буду по сто раз менять решение.
– Коль не можете, – в голосе Андрея сквозила обида, – будем топать. Но обезсиленных людей я быстро на хребет не втащу.
– Вытащишь, куда ты денешься. Иначе я с тобой буду по-другому разговаривать.
В эфир выше Пылевец, доложил:
– Наблюдая передвижение в кишлаке многочисленных огней, слышны монотонное пение и вой собак.
– «Коршун», я начинаю действовать по своему плану, – решительно сказал Лютый.
– Действуй! Назначаю тебя старшим на время боевого выхода, – донесся приглушенный расстоянием голос Бабушкина…
***
А там, в душманской зоне ущелья, готовились к расправе. Предчувствуя поживу, протяжно и жутко кричали шакалы. По кишлаку с керосиновыми фонарями бродили мятежники в поисках спецназовцев.
– Всех, живых и мертвых, тащите на площадь! – кричал Саид.
Он побежал к дувалу, из которого дольше всех отстреливались. Потом там прогремел взрыв, и все стихло. Осторожно, с опаской наступил на валявшиеся ворота, приподнял повыше фонарь, чтобы лучше видеть.
В центре дворика, словно лепестки огромной ромашки, лежали семь человеческих тел. Солдаты отбивались от наседавших душманов, пока не кончились патроны. А когда иссякла надежда остаться в живых, предпочли мгновенную, а потому казавшуюся легкой смерть от своей мины. Взялись крепко за руки на прощание, и эти братские узы не смог разорвать даже тротил, своей смертью доказав, что способны на подвиг, погибли, но не сдались врагу.
Мятежники хватали трупы за ноги, ножами отжимали пальцы.
– Оставьте! – крикнул Саид. – Заберите оружие и ищите живых. мне живые кафиры нужны!
Он хотел насладиться их мучениями, убить не пулей, не ножом, а чтобы шурави корчились в страшных муках и горы содрогались от их криков.
– Есть живой! Живого нашли! – пронеслось долгожданное известие.
Саид подбежал к раненому, плеснул в лицо водой. Солдат застонал. С запекшихся жаром губ сорвалось:
– Пи-и-ить!
– Как себя чувствуешь? – спросил Саид по-русски.
Солдат открыл глаза. Родная речь зажгла в нем искорку надежды. Он хотел что-то ответить, но не было сил даже пошевелись языком.
– Тащите его на площадь! – крикнул Саид.
Набросив на ступню ноги петлю из ремня, раненого волоком потащили на площать, а всем убитым делали контрольный выстрел в голову.
Из соседнего кишлака подошли подростки в сопровождении трех больших собак – афганских овчарок, и тут же принялись помогать взрослым. Они приволокли еще двоих раненых, подтащили прямо к большому костру, разведенному в самом центре. Саид подошел поближе к огню и дрожащим от возбуждения голосом сказал:
– Правоверные, вы сегодня славно дрались, убили много кафиров. И мы будем продолжать священную войну, пока не перебьем их всех до одного! Огнем и мечом очистим нашу родину от неверных. Они разрушают наши кишлаки, убивают стариков и детей, насилуют наших женщин. – Его голос посуровел, зазвенел в ночи, словно булат. – Моджахеды! Будьте всегда жестоки с лицемерами, и аллах вознаградит вас победой. Пусть шурави получат достойное возмездие за свои преступления!
Под одобрительный гул толпы, предчувствовавшей расправу, Саид зажег паяльную лампу и крикнул:
– Моджахеды, огонь – это как раз то наказание, к которому так торопился шурави. Сейчас он завертится, как червь!
Только теперь солдат понял, почему так обрадовался ему этот бледнолицый душман. Он сильно зажмурил глаза, чтобы не видеть этой фырчащей паяльной лампы.
– Что, не нравится? – злорадствовал Саид. – Сейчас ты получишь то, что заслужил.
Он подкачал насос, и пламя с сиплым хрипом вырвалось из горелки, расплескалось по лицу. Волосы мгновенно свились и сгорели. Кожа на лице начала чернеть и обугливаться. Из искореженных жаром уст вырвался протяжный утробный крик:
– А-а-а-а!
Он долетел, наверное, до задрожавших от испуга перед людской жестокостью звезд, которые зависли над намокшим кровью провалом Мараварского ущелья.
Саид продолжал показательную расправу.
– Ты хотел моей земли? – крикнул он и схватил топор, замахнулся, вонзил лезвие в обугленный череп, сгреб скрюченными пальцами пыль, высыпал ее в свежую рану: – Вот тебе моя земля!
Топор снова взлетел над жертвой, и лезвие вонзилось в провал рта:
– Правоверные, у кого есть лепешка? Накормите его нашим хлебом!
По примеру главаря подростки бросились к костру, хватали головешки, тыкали или в лица раненых. Затем бездыханные тела кромсали топорами, совали во вспоротые кинжалами животы ячменные лепешки, камни.
– Люди, – изливал свою ярость Саид, – мы победим шурави! Нам достанется богатая добыча и великая слава истребителей неверных! аллах подарит вам жизнь в раю!..
Подростки с визгом и криками бросились добивать раненых ножами, кинжалами и топориками, отрубали мертвым руки и ноги, отрезали носы, уши, распарывали животы, выкалывали глаза. А взрослые подбадривали их и смеялись.
Через тридцать-сорок минут все закончилось. Собаки облизывались, поев досыта человечины. Два подростка постарше нанизали на колы отрубленные головы, подняли их, и вся команда остервенелых палачей победно шествовала обратно в кишлак, увешанная оружием погибших.
***
О душманской расправе спецназовцы еще не знали и надеялись хоть кого-то спасти. Все разошлись по своим подразделениям. Вторая рота, сбрасывая остатки сна, выстраивалась в колонну. К Маркову подбежал солдат:
– Товарищ старший лейтенант, вас афганцы требуют.
– Кто?
– Не знаю.
– Пойдем, посмотрим.
Метрах в сорока увидел двух царандоевцев. Рядом с ними на плащ-палатке лежал человек. Это был прапорщик Бахмутов из первой роты. Луч фонарика высветил на нижней челюсти два пулевых отверстия. На куртке, штанинах тоже чернели кровавые пятна. Раненый тяжело дышал.
– Ты меня узнаешь? – спросил его Марков.
– Да!
– А где остальные?
– Не знаю. Когда ранило, лейтенант Кузнецов меня вынес из кишлака, а сам вернулся. Больше я его не видел… Я все-таки выполз к своим… Выполз!
На глазах прапорщика заблестели слезы радости. Искалеченный, он, собрав волю в кулак, полз в темноте, извиваясь, как огромный червь, катился с бугорков. Любовь к жизни победила смерть.
Солдаты бережно подняли Бахмутова, понесли к БМП. Он прибавил веры, что не все оставшиеся в окружении погибли, и надо поторапливаться.
Когда рота перешла сухое русло и начала подниматься в гору, Вайницкий тихо скомандовал:
– Стой!
Все мгновенно присели. Марков подошел к взводному, тихо спросил:
– Что случилось?
– Смотрите!
По сухому руслу шел человек, угрожающе водя стволом пистолета.
– Володя… Турчин! – позвал его кто-то из солдат.
Тот остановился, не веря своим ушам. Подумал, что началась галлюцинация, и желаемое стал воспринимать за действительное.
– Вова, иди к нам, – снова позвал его товарищ.
Поняв, что он действительно встретил своих, Турчин вдруг обмяк, опустился на колени. По лицу, искрясь в лучах фонарика, побежали слезы. Он горестно всхлипнул:
– Все-все погибли! Цебрук, Кузнецов, радист! Я своими глазами видел…
– Подожди, Володя, подожди, – попросил Марков, заметив в его левой руке гранату без чеки. Сжав ее своей лапищей, вставил чеку. Волновался зря: только лезвием ножа удалось оторвать от металла скрюченные пальцы.
– Вот теперь, Володя, расскажи подробно, что там было.
– В самом начале боя ранило Тарасова. Вите стало плохо. Он попросил пить, а воду мы выпили еще ночью. Я снял рюкзак, автомат и налегке побежал к арыку. Набрал воды и обратно. Вити на месте уже не было. Автомата и рюкзака тоже. Увидел только лейтенанта Кузнецова, убегающего от душманов. Он заскочил в дувал – духи за ним. Раздался взрыв, и больше лейтенанта я не видел. Вернулся к арыку, спрятался в большой ивовый куст возле мельницы и просидел там до темноты. Духи ночью ходили с фонарями, стягивали убитых и раненых к площади… Добивали топорами… – Турчин заплакал навзрыд и долго не мог успокоиться. – Видел нашего проводника. Он у духов за главного.
Марков вспомнил про Ахмада и задохнулся от ярости. Глаза подчиненных загорелись огнем мести. Своей безпредельной жестокостью мятежники вместо страха вызывали в сердцах спецназовцев ненависть.
Турчина направили на командный пункт, и пошли дальше. Больше никто не попадался. В расположении третьей роты перекусили сухим пайком, передохнули и двинули дальше. Взвод Вайницкого уже подходил к вершине, когда оттуда раздались выстрелы:
– «Питон», что случилось? – встревожено спросил его по рации Марков.
– «Шериф», у меня убили двух солдат. Дух выскочил из кустов и дал очередь.
«Задачу не выполнили, а уже двое погибших, – подумал с тревогой Андрей. – Если будет атаковать вершину днем, значит, этот счет увеличим». Свои соображения передал на КП.
Лютый вызвал вертолеты, и они почти час долбили хребет нурсами, строчили из пулеметов. На одном из облаков Марков вдруг увидел ужаснувшую его картину: в радужном ореоле по небу бежал великан с винтовкой наперевес. За ним мчался второй.
– Илья, посмотри, духи по небу летают! – крикнул он.
Замполит успокоил:
– Васильевич, не пужайся. Это всего-навсего брокенские призраки. Слышал о таких?
– Нет!
– «Духи» бегут по хребту, а на облаке отражаются их тени. Вспомни, что получается в большой комнате, если встать между лампой и стеной. Тень от нее падает. Так и в горах получается.
Только вечером взвод Вайницкого занял высоту. Пулемета здесь уже не было, но появилась другая забота – отыскать площадку, где мог бы сесть вертолет, чтобы забрать убитых и раненого. Взводный передал:
– Солдату совсем плохо, нужна вода!
Отправившиеся на ее поиски разведчики обнаружили в небольшой седловине родник. Вокруг него рос кустарник. Близкая и кажущаяся доступной голубая полоска поманила, и, не соображая, что делают, они побежали, неуклюже разбрасывая отяжелевшие от долгого подъема ноги. Но только приблизились к воде, из «зеленки» прогремела автоматная очередь, и появился второй тяжелораненый.
– Прекратить все действия! – приказал комбриг. – Вам на смену пошли мотострелки.
Но к утру смены не было. Наступал еще один день испытания жарой. Марков просил комбата прислать немного воды, но тщетно.
– Пойду я, – сказал Толстопятов.
– Куда?
– Я старшина. Мне и топать за водой. Спущусь к переправе, возьму пару термосов и вернусь.
– Подожди, Коля, может, скоро пехота подойдет.
– Не буду я больше ждать! Они всю ночь идут и никак не дойдут. Люди на жаре без воды больше не выдержат.
Марков проводил старшину до обрыва. Оттуда хорошо просматривался Доридам. Кишлак лежал в развалинах, основательно потрепанный авиацией. К нему каким-то странным образом подбирались боевые машины пехоты. Шли они почти впритык. Последняя обгоняла две передние, и так повторялось несколько раз. Под прикрытием брони ползли спецназовцы джелалабадского батальона.
– «Трехсотый» скончался, – доложил по рации Вайницкий, и, не скрывая злости, добавил: – «Шериф», когда вертолет прилетит? Когда будет вода? Так здесь все передохнем.
Марков снова вышел на связь с Жуковым и тоже, не выбирая выражений, потребовал немедленно прислать вертолет.
Он прилетел вдоль обратного ущелья ската хребта, завис на несколько минут над вершиной и тем же маршрутом вернулся обратно. А вскоре Андрей услышал радостный голос взводного:
– «Шериф», они что, охерели? Я же не склад боеприпасов просил. Кто их обратно тащить будет?
– Ничего, передашь сменщику.
– Теперь я себя бароном чувствую, – не унимался Вайницкий. – Народ напился, даже умываться начал. Могу держаться на этой высотке сколько угодно.
Маркова самого мутило от жажды, но отправлять людей к Вайницкому не рискнул. Решил обождать до темноты. Только приказал усилить боевое охранение, а остальным поспать. Третью безсонную ночь солдаты могли уже не выдержать. Сам тоже решил вздремнуть, прикрыл глаза и сразу впал в забытье.
– Подъем, славяне! – тормошил спящих Толстопятов. – Вода прибыла.
Был он мокрый от пота, но лицо сияло радостью: выполнил свой старшинский долг, несмотря на подстерегавшую опасность. К термосам тут же потянулись солдаты с кружками, флягами.
День угасал тревожным красным закатом, предвещая трудную ночь. Сменщиков еще не было. Марков с замполитом обошли все взводы, предупреждали людей, чтобы никто не вздумал спать.
– Васильич, наверное, у меня галлюцинация началась! – удивленно воскликнул Рыженков. – Посмотри на тот берег Кунара. К реке спускается цепочка огней и появляется уже на этом берегу.
– Это духи нас окружают! – взволнованно сказал Марков и тут же передал по рации взводным: – Приготовиться к атаке с тыла! Без команды не стрелять! Светить ракетами!
Внизу, почти рядом послышались шуршание осыпи, приглушенный кашель. Рыженков не сдержался, дал на звук длинную очередь из автомата.
– Илья, экономь боеприпасы, – сказал Андрей с укором. – Я же предупредил: без команды не стрелять.
– А что они обнаглели, кашляют над ухом?
Замполит явно нервничал. Что там происходило в каких-нибудь ста метрах – никто не знал. Понимали, что ночью мятежники в атаку не пойдут: будут дожидаться до утра. А с рассветом боя не миновать.
Марков доложил обстановку Жукову.
– Ждите подмогу, – сказал комбат.
– Уже вторые сутки ждем! Все глаза проглядели, – съязвил ротный.
В ожидании боя время тянулось мучительно медленно. Никто не знал, что обернется следующая минута.
Осветительных ракет хватило ненадолго. Последняя взвилась в небо, померцала призрачным зеленым светом и угасла. Вдруг Рыженков хлопнул себя по карману и радостно заявил:
– Андрей, у меня есть сигнальное пусковое устройство.
Он достал патрон и выстрелил в сторону шума. Ракета упала на заросли вереска, и вскоре языка пламени заплясали на сухих кустах. В них заметались чьи-то тени. Напуганные пожаром мятежники побежали вниз, к реке.
– Ну что, получили? – торжествующе крикнул вслед Илья и по-детски вытер нос выпачканным в саже пальцем. – Наша взяла!
Николай Кикешев «Встань и иди. Афганская эпопея спецназа ГРУ».
