ОТМЕТКА 2103
Несмотря на все попытки сократить боевые действия, афганская война разгоралась. Она развивалась по своим законам и не подчинялась штабным директивам. Оппозиция, окрепнув и почувствовав свою силу, начала с еще большей дерзостью нападать на правительственные и советские войска. Не стала исключением и провинция Кунар.
– В ХАДе есть сведения, – доложил комбату Костенко, – что душманы намерены обстрелять территорию нашего батальона с высоты 2510. Они затащили туда пусковые реактивные установки, усилили посты охранения. Это рядом с кишлаком Коткай.
Боков подошел к карте, внимательно осмотрел указанный район.
– Да, с этой высоты могут по нам врезать, – согласился он. – Пусть вторая и третья роты готовятся к боевому выходу. Установки взорвать, вершину заминировать, чтобы духам неповадно было даже думать об обстреле батальона…
В горах было холодно, и на выход взяли тяжелые альпинистские рюкзаки, спальные мешки. Крутой затяжной подъем быстро обезсилил людей. Влево от основной тропы отходила узкая дорожка к темневшим под скалой дувалам. Оттуда раздался заливистый собачий лай. Разведчики прибавили шаг, стараясь быстрее проскочить опасное место. Татарчук неожиданно упал.
– Что с тобой, Сеня? – растормошил его подоспевший Пылевец.
– Ничего, сейчас пройдет… Печень… Немного полежу и отпустит.
– Оставайся со своим взводом здесь. Когда оклемаешься, спустись вниз на поляну. Там Азявин должен заминировать подступы. Твоя задача – держать ее, чтобы мог вертолет сесть.
Пылевец в душе клял себя за то, что потащил в горы больного взводного, да еще и в разведдозор назначил. Татарчук никогда на здоровье не жаловался, работал, как машина, и его безотказность создавала иллюзию двужильность. Но и у него был свой предел…
Головной дозор второй роты возглавлял Якута. Он часто останавливался, поджидал, когда подтянутся отставшие. Темп сбивали новички. Одного свалил тепловой удар, и его несли на руках. Начало сереть, а до вершины еще идти и идти. Олег увидел дувалы у скалы. Возле них суетились мятежники. И тут возникло неожиданное решение. Он вышел на связь с Ахметовым:
– «Ростов», вижу душманский пост. Люди ходят с оружием. Разрешите атаковать дувалы и в них остановиться на дневку?
– Действуй, «Ростов-4», – согласился Ахметов.
Он понимал, что с больным солдатом к рассвету они на вершину не успеют. А если мятежники заметят их в лесу, то потерь не избежать. В дувалах же можно надежно укрыться до наступления темноты.
Якута с отделением Колунина, прячась за деревьями и камнями, подошел вплотную к дувалам. Все по его команде швырнули гранаты и после взрывов кинулись к зданиям. Из них через окна выскакивали люди и убегали в лес. Всего через минуту после начала атаки Якута доложил, не скрывая радости:
– «Ростов», дувалы наши! Четыре мятежника уничтожены, двое ранены. Взяли четыре автомата, два бура. Пост большой, можно всю роту спрятать…
Стрельбу, взрывы услышал и Татарчук. «Азявин отбивается», – решил он и, забыв о недомогании, побежал на выручку, через лес, обминая обросшие седым мхом мощные стволы буков и кряжистых дубов. Из-за каждого мог появиться ствол автомата или винтовки.
Подоспели вовремя. Азявин и два сапера метались по поляне, пытаясь укрыться от душманских пуль. Трое мятежников засели за валуном и гоняли их, как зайцев. Татарчук на бегу дал длинную очередь, отвлекая внимание на себя. Мгновенно сообразив, что теперь расклад не в их пользу, мятежники скрылись в чаще. Сеня бодро крикнул:
– Вадим, хватит ползать, жми ко мне!
Азявин подбежал к валуну, упал на землю, загнанно дыша и еще не веря в свое спасение, сказал:
– Спасибо, Сеня. Думал – хана. Ты мне жизнь спас.
– Ладно, Вадик, блинами откупишься. А сейчас давай оборону занимать. – Он посмотрел на валун, который был метров десять в поперечнике, удивился: – На карте эта глыба имеет даже свою отметку – 2103. Легко вызывать огонь артиллерии на себя – вмиг накроют.
– Ну и шуточки у тебя, Сеня, – скривился Азявин. – От душманов отдышаться не успел, теперь ты страху нагоняешь.
– Это я так, на всякий случай. Духов кругом полно, а нам до ночи продержаться нужно! Все же высоту запомни – 2103…
Когда вторая рота свернула к дувалам, врач Китаев попросил остановиться:
– «Ростов», больному совсем плохо, надо ставить капельницу.
Пользуясь передышкой, разведчики расслабили натруженные тяжелыми рюкзаками плечи. И тут на них из кустов выскочил пожилой афганец. Был он без оружия. Ахметов крикнул:
– Не стрелять! Это мирный.
Запамятовал он правило: где мятежники воюют, там мирных нет.
– Шурави дуст! Шурави дуст! Дуст! – как заклинание повторял старик и, пятясь к скалам, нырнул в заросли. А через мгновение сверху ударил пулемет. Упал, скошенный очередью, Китаев, дернулся и затих больной солдат. Остальные бросились врассыпную. Ахметов с первым взводом проскочил к дувалам.
– А где остальные? – всполошился Якута.
– Там, на тропе.
Недалеко строчили пулеметы, трещали автоматные очереди. Олег попытался определить откуда стреляют, но сделать это днем лесистых горах почти невозможно: эхо множило звуки, носило их от вершины к вершине.
– «Ростов-3», прорывайся к дувалам, – кричал в эфир Ахметов.
– Очень сильный огонь, голову не дают поднять, – ответили на том конце радиомоста.
– Держись, сейчас наведу артиллерию!
Он вышел на связь с огневой позицией, передал координаты высотки, на которой засели мятежники.
– С нами они ничего сделать не смогут, – сказал Якута, – а вот кто остался на тропе… Надо выручать. Матяш, возьми отделение и проскочи к отсеченным, приведи их к дувалам.
– Есть! – коротко ответил сержант и, не раздумывая, повел подчиненных по тропе. Но через несколько минут доложил:
– «Ростов-4», пробиться за «замку» не могу. Местность пристреляна. Очень плотный огонь.
« Еще пятеро, – с горечью подумал Якута. – Что же нам так сегодня не везет? Надо исправлять свою оплошность». Крикнул в микрофон:
– Жди меня, Женя. Будем вместе пробиваться.
Он подозвал Мельника и Мирошниченко, показал рукой:
– Видите большой камень у тропы? Сначала я перебегу к нему, потом по моему сигналу – вы.
Словно спринтер на дистанции, бросился к камню, присел за ним. Даже этих секундр было достаточно, чтобы понять: его может спасти только чудо. Свинцовый град оглушительно забарабанил по камню. Олег сжал свое почти двухметровое тело, крикнул в отчаянии:
– Ахметов, заставьте хоть на несколько секунд замолчать пулемет!
Словно в замедленной съемке Олег увидел, как в руках выскочившего из-за камня мятежника дергается направленный на него автомат. Одна пуля ударила в грудь, выбила рожок из «лифчика», другая оторвала щепку от цевья автомата, и она воткнулась в лицо. Остальные впились в камень рядом, обдав острыми осколками. Мятежник приподнялся и ждал, когда его жертва испустит дух: с тридцати метров он не мог промазать. «Если он даст вторую очередь, – молнией блеснуло в сознании Якуты, – меня уже ничто не спасет». Он изловчился, вскинул автомат и строчил до тех пор, пока афганец не свалился меж камней.
– Ах ты, гад, – бормотал Олег, меняя магазин дрожащими от возбуждения руками, – думал, меня так просто взять!
Но рано он обрадовался. По нему застрочили справа. Пуля ужалила кисть, и она безвольно повисла, выпустив рожок. Вдруг его что-то ударило, выбросило из укрытия. Запекло в колене. Попробовал встать, но не смог. Покатился вниз, стараясь втиснуться в какое-нибудь углубление. Вокруг него вскидывались фонтанчики земли. «Не давай, чтобы по тебе пристрелялись!» – подгоняла лихорадочная мысль. Наконец отыскал небольшую выемку, вжался в нее, раздавливая щекой козий помет. Видимо, в летний зной здесь сбивались отары. А теперь он нашел укрытие. Но не от солнца, а от свинца. Запах горной породы, овечьего помета смешался с запахом крови, и Олег подумал, что если ничего не предпримет, то живет на земле последние минуты. Недалеко ухнул разрыв снаряда, и он понял, что может принести спасение. Крикнул в микрофон:
– «Сталинград», дальше сто, дымовыми, огонь!
Первый снаряд разорвался почти рядом. Дым застелился по земле, окутывая скалы, деревья, кусты. В это спасительное белое облако вбежал Мельник, упал рядом с Якутой, сказал задыхаясь:
– Сейчас я вас вытащу.
– Ты возьми мой «лифчик» и рюкзак, а я сам пойду.
Олег повернулся на правый бок, пополз, волоча раненую ногу и моля Всевышнего, чтобы только не рассеялось спасительное облако. Несколько десятков метров, которые преодолел на одном дыхании, теперь тянулись мучительно долго. Наконец его подхватили чью-то сильные руки, занесли в дувал, бережно уложили на пастушью кровать. Мельник разрезал штанину, вытер кровь, осмотрел рану.
– Коленная чашечка на месте… Давайте шину! – Он туго перебинтовал ногу, прикрепил шину. – Вот теперь порядок.
Только здесь, за каменными стенами, Якута почувствовал себя в относительной безопасности. Но началась нестерпимая боль в ноге. Ему вкололи промедол, и боль утихла.
Трагедия на тропе развивалась по своему сценарию. Матяш наконец доложил:
– Прорвался к «замку», начинаю выводить.
И в этот момент мятежники сосредоточили огонь по рядовому Иванову. Он прибыл недавно с пополнением, до армии учился на физико-математическом факультете института.
– Эй, математик, – крикнул ему Матяш, – быстро смени место, тебя духи вычислили.
Солдат замешкался, не зная, что ему предпринять…
– Иванов, откатись, не давай, чтобы по тебе пристрелялись…
Запоздал совет. На лбу солдата появилась черная точка. Тело сразу обмякло, распласталось по земле.
– Все… Эх, математик, – зло вздохнул Матяш, и его автомат долго бился в крепких жилистых руках.
Вдвоем с Пахомовым они оставались на тропе, пока раненых и убитых перетаскивали к дувалам.
– Пора и нам, Женя, – сказал Пахомов.
– Сейчас, я только соберу у мертвых духов оружие.
– Не надо, Женя! Не надо! – крикнул Пахомов.
Но тот побежал к камням, потянулся за автоматом. В этот миг рядом грохнула граната, и не стало отважного сержанта.
…К мятежникам подошло подкрепление, и они все теснее сжимали кольцо окружения. Взвод Татарчука несколько часов отбивался от наседавших со всех сторон душманов. Прячась за деревьями, они подползали все ближе, понимая, что именно сюда, на поляну, может прилететь пополнение к шурави и во что бы то ни стало хотели захватить ее. Безпрерывный клекот автоматов, выстрелы буров, разрывы гранат, многократно повторяемые мечущимся в горах эхом, слились в тревожную какофонию боя.
– Вадим, сколько патронов осталось? – спохватился Татарчук.
– Полтора магазина.
– А у меня всего с десяток. Гранаты хоть есть?
– Одна.
– И у меня одна… Значит, будем героями.
– Ты что, взрываться надумал? – вскинулся Азявин. – Не смей!
– Ладно, Вадим, не дрейфь. Кончатся боеприпасы, пойдем в рукопашную. Не зря же мы у Олега кунфу учились… Ах.., – Семен вдруг умолк на полуслове. В его радиостанцию попала кумулятивная граната, срикошетировала и разорвалась метрах в десяти, выбросив в пустую свое огнедышащее жало, способное прожечь броню танка.
«Шпок-шпок-шпок», – застучали по сухой листве сорванные взрывом желуди. Татарчук снял радиостанцию, осмотрел свою спасительницу. Она осталась цела, только от удара вылетели аккумуляторы. Быстро приладил их и, услышав шум в телефонах, обрадовался. Рация была единственной нитью, которая соединяла со своими.
– Ответьте хоть кто-нибудь! – крикнул он в микрофон после безуспешных попыток связаться с ротным.
– Чего вопишь? – откликнулся Ахметов.
– «Ростов», у меня закончились боеприпасы, – обрадовался ему Татарчук, подкинь хоть немного.
– Иди ты.., – выругался хриплым, придушенным голосом Ахметов. – Нас самих зажали, нос не могу высунуть. Вызывай артиллерию.
– Во, скотина! – разозлился Азявин. – Дожить бы до ночи. Я ему точно морду набью, как замполит замполиту.
– Ладно, Вадим, не кипятись. Попробую вызвать артиллерию… «Сталинград», я «Донецк-3». Даю координаты для открытия огня… Отметка 2103…
– Кто вызывает огонь? – уточнил у Пылевца артиллерист.
– Наверное, мой командир взвода Татарчук. У меня связи нет. Послал к нему подкрепление. Стреляйте дымовыми. Может, им удастся выйти из окружения.
Снаряды начали рваться рядом со скалой, заволакивая все вокруг белым покрывалом.
– Вадим, чего лежим? – крикнул Татарчук. – Давай мертвых духов обыщем. Может, патронов раздобудем.
Не дожидаясь, когда рассеется дым, офицеры метнулись в лес. Азявин наскочил на перепуганных мятежников, дал короткую очередь.
– Все, живем! – воскликнул он, поднимая с земли винтовку.
У убитых забрали «лифчики», подсумки с патронами к автомату.
– Теперь пусть только сунутся, – сказал довольный вылазкой Татарчук. – Они нас не возьмут!
Как ни экономили патроны, к вечеру и этот боезапас иссяк, а вертолетов не было. Тучи заволокли небо, застелились низко, оставляя на верхушках деревьев клочья белой невесомости. Не было подмоги и со стороны вершины. Татарчук решил действовать на свой страх и риск, крикнул:
– Приготовиться к отходу. Прорываемся к дувалам второй роты. Все имущество, продукты сложить у скалы. Вылить воду. Выносим только убитых и раненых!
Это неумолимый закон спецназа, за нарушение которого люди карались презрением. Уверенность, что тебя не бросят даже мертвого, придавала смелости, воспитывала чувство фронтового братства, которое сильнее кровного родства.
– Через хребет гонят стадо баранов, – предупредил Азявин.
– Мины проверяют, – догадался Семен, – значит, скоро пойдут в атаку. Останешься со мной?
– Конечно.
Солдаты и сержанты, разбившись на четверки, понесли убитых и раненых, а офицеры сложили рюкзаки у камня, засунули меж них мины.
– Вадим, давай пирофакелы. Я придумал классную ловушку: вещи загорятся, воспламенятся зажигательные трубки мин и… как бабахнет!
В этот миг над валуном что-то пролетело, упало рядом. Татарчук вжался, ожидая взрыва, но шли секунды, а его не было. Оглянулся: возле ног валялся булыжник. Сверху полетел еще один.
– Ну, сволочье, получите!
Семен замахнулся и бросил через валун мину. Прогрохотал взрыв, послышались крики раненых.
– Все, Вадим, уходи. Я зажигаю пирофакелы!
Офицеры бросились вдогон взводу и не видели, как на валун влез мятежник, пустил им в спину пулеметную очередь. Оглянулись только на грохот взрыва и увидели, как вместе с остатками имущества к небу взлетело человеческое тело. Пробежали метров пятьдесят и снова услышали сзади дробный перестук пулеметной очереди.
Разгоряченный боем Азявин заскочил в дувал и, гоняя комки желваков, надвинулся на Ахметова:
– Ты куда нас за боеприпасами послал? Думал, не свидимся?
Он замахнулся, но Татарчук успел перехватить кулак, крикнул:
– Ты что, Вадим, сдурел? Нашел время счеты сводить! Потом разберемся… Связь с нашей ротой есть?
– Есть, – ответил опешивший Ахметов.
– Давай, соедини меня с Пылевцом.
Через минуту Семен докладывал ротному:
– «Донецк», я «Донецк-3». Вышли из окружения. Двое убитых, трое раненых. Нахожусь на позициях «Ростова».
Пылевец уже не надеялся, что они выберутся живыми из этой заварухи, радостно крикнул:
– Молодец, Сеня! – Как стемнеет, спускайтесь к ущелью. Там будет ждать бронегруппа. К нам на помощь поднимается «Москва».
Только сейчас Татарчук увидел раненого Якуту. Тот чувствовал себя плохо, часто глотал сухой холодный воздух.
– Куда тебя? – участливо спросил друга.
– В ногу. Ничего, до свадьбы заживет, – улыбнулся через силу Олег.
Мирошниченко расстелил рядом плащ-палатку, прилаживал к ней жерди.
– Это не надо! – остановил его Мельник. – У нас получше носилки имеются.
Он подошел к пастушьей кровати на коротких ножках сбросил одеяло, подстилку, попробовал на крепость сетку, сплетенную из ивовых прутьев и привязанную к раме лыком конопли, с удовлетворением заметил:
– Легкая, а слона выдержит. За ножки хорошо держаться.
На сетку он положил козьи шкуры, накрыл их большим домотканым одеялом, сверху бросил еще одно, поменьше:
– Все, паланкин готов, наш падишах, – сказал он Якуте. – И мягко, и тепло будет.
Олег лежал, вцепившись в брусья, слушал спертое дыхание несших его солдат. Иногда вперемешку с колючими снежинками на лицо падали капли пота, и казалось, что начинался дождь. Кроме Мельника и Колунина, его несли подоспевшие на выручку Ермаков, Демидов и Мазур. На очень крутых спусках он слезал со своей лежанки и прыгал на одной ноге, опираясь на солдатские плечи.
Татарчук шел впереди этой скорбной процессии. За спиной у него болтался трофейный бур. Где-то внизу тревожно залаяли собаки, почуяв чужаков. Судя по карте, там находился большой кишлак. Семен вышел в эфир:
– «Броня», я «Донецк-3», где ты?
– Вы живы! – обрадовался посланный на выручку лейтенант Прохоров.
– Если броня не подойдет, будем мертвыми, – не разделил его радости Семен. – Недалеко больной кишлак. Нас собаки учуяли.
– Где вы находитесь?
– Смотри внимательно вверх: даю очередь трассирующими.
Рой пуль устремился в небо. Прохоров заметил:
– Понял, едем!
Но прошло тридцать минут, час – бронегруппы не было. И на связь никто не выходил
– Куда же они поехали? Что будем делать, Колунин? – спросил Семен замкомвзвода.
– Надо искать броню, – ответил решительно тот. – Люди совсем выбились из сил. Их самих спору тащить.
– Ладно, идем!
Только к четырем часам утра они наткнулись на боевые машины. Случилось то, что иногда бывало в Афганистане и приводило к большой беде: старший колонный не рискнул забираться в глушь, решил, что и сами дойдут. Ждал, ждал и уснул.
Татарчук заскочил на машину, стукнул прикладом по крышке люка. Она открылась, и в проеме показалось лицо Прохорова.
– Ты что ж, скот, делаешь? – Семен яростно заколотил кулаками по шлемофону. – Своей шкурой не дорожишь, так хотя бы людей пожалел. Дрыхнешь, а кругом духи!
В нем кипела накопившаяся злоба за погибших и раненых товарищей, за неудачный боевой выход, даже за то, что Прохоров катается на броне, а он со своим гепатитом ползает на брюхе. Тот и не думал отбиваться, пригнулся, сжался в комок, подставив для расплаты спину, защищенную толстой ватной курткой. Излив свою ярость, Татарчук сказал:
– Давай, гони машины!
Людей быстро погрузили на броню, и колонна тронулась в обратный путь. Якута лежал, уставившись в черное небо, и боялся пошевелиться. Каждый толчок неровной дороги отдавался болью в ноге. Поднялась температура. Шли долго. Покрытые сединой темные тучи вдруг вспыхнули по краям оранжевым огнем. В лучах вселенского пожара, озарившего восток, нарождался новый день.
На рассвете прилетел вертолет. Якуту загрузили вместе с кроватью. К нему подошел серый от усталости Татарчук, участливо спросил:
– Ну, как ты?
– Ничего, Сеня, все нормально, не безпокойся.
– А Китаев совсем плох. Даже не знаю, довезут ли?
– Сеня, забери одеяла, – попросил Олег. – Все равно выбросят, а они мне дороги как память. Спасибо тебе за все.
– Не стоит. Может, и тебе придется меня из боя вытаскивать.
Татарчук улыбнулся своей светлой улыбкой, помахал на прощание рукой.
Николай Кикешев «Встань и иди. Афганская эпопея спецназа ГРУ».
