ТРЕВОЖНЫЕ ДИССОНАНСЫ: о книге рассказов «Несвятые святые»
При чтении книги настоятеля московского Сретенского монастыря архимандрита Тихона «Несвятые святые» у нас возникло ощущение зарождения нового жанра или, лучше сказать, стиля? - писать о подвижниках в форме забавных рассказов и маленьких шоу. Какое удручающее мелководье! Как будто автор не вдумался в то, о чем пишет, а только хочет развлечь читателя, показывая ему наспех составленные кадры из автобиографической ленты.
Мы взяли на себя труд прочитать книгу до конца, после чего решили перечислить недоумения и диссонансы, возникшие при ее чтении.
Диссонанс первый, можно сказать, догматический
Для нас очевидно, что экуменизм представляет собою злую догматическую ересь, ставящую под сомнение единственность существования Церкви и способность ее спасти падшего человека.
Очевидно также, что флагманом экуменизма в русском Православии был митрополит Никодим (Ротов). Таким образом, защищая митрополита Никодима, например, упорно извлекая из прошлого якобы добрые его дела? – вольно или невольно защищаешь экуменизм. Такая наша решительная позиция не являет ни грамма «зилотства» или «ревности не по разуму», ибо когда речь идет о нанесении ущерба: значительного или незначительного, явного или завуалированного простому и ясному учению Православной веры, ее догматике – мягкость, характерная для православной ментальности, должна уступить место спокойному и несомненному сопротивлению.
В рассказе «Августин» мы находим подтверждение наших слов. Автор пишет о себе: "Воспитанный в Печорах на монашеском решительном антиэкуменизме, я категорически отказывался от всех предложений".
Однако позже, в рассказе «Архимандрит Клавдиан» мы с сожалением обнаруживаем некоторый диссонанс, приводящий к разночтению. "Я уже говорил, что мы, послушники, весьма скептически, с критикой относились к экуменической деятельности митрополита Никодима (Ротова). Однажды отец Клавдиан стал невольным свидетелем такого разговора. Услышав наши осуждения и дерзкие слова, он в сердцах топнул ногой и грозно повелел:
- Молчите, вы ничего не понимаете! Как вы можете судить об этом архиерее?"
Что именно хотел сказать этой сценой автор, осталось для нас неясным, тем более, что этот небольшой эпизод вынесен в отдельную главу, где, исходя из композиции, эта сцена имеет центральное значение.
Если автор имел в виду осуждение и дерзкие слова молодых послушников, то мы согласны – говорить дерзкие слова в адрес какого-либо архиерея непозволительно. Священный сан должен быть тому преградой. Но в том-то и дело – отец Клавдиан уточняет: «Как вы можете судить об этом архиерее?». Стало быть, присутствует мысль, что этот архиерей не обычный архиерей, а особенный, и возносится батюшкой на некий пьедестал. Настолько особенный, что послушники и понять не могут этого архиерея.
В скобках заметим, что тенденция отделить пастырей от пасомых, создать искусственную пропасть между ними, вознести иерархию на уровень недосягаемых в своих суждениях, непостижимых существ, – характерна для нашего времени. Нередка она и в нашей книге: Архиерейское служение связано.. с непостижимым для мирских людей грузом ответственности.
Однако нам могут возразить: мнение о митрополите Никодиме является мнением лишь отца Клавдиана, автор его только пересказывает. С этим мы позволим себе не согласиться: авторский выбор никогда не бывает случайным, ибо призван отражать авторское видение. Но, повторяем, сцена зыбкая, двоится в своей интерпретации, оставляет недоумения и, если бы не дальнейшие диссонансы, о ней можно было бы забыть.
Мы наблюдаем, а в последнее время особенно, как в сознание верующих людей усиленно внедряется мысль, что митрополит Никодим не так уж плох, что у него много заслуг перед Церковью, например, спасение Почаевской Лавры и и многие другие. Только мы-то знаем со слов Евангелия, что невозможно служить двум господам, а владыка Никодим служил, пожалуй, и трем: Церкви, Ватикану и службам безопасности и/или разведке (на такие рефлексии наводит чтение книги: ks. Tadeusz Kałużny SCJ. Sekret Nikodema. Nieznane oblicze Rosyjskiego Kościoła Prawosławnego. Wydawnictwo księży sercanów, 1999).
Двум последним (Ватикану и спецслужбам) он был настолько нужен, что они, зная о его перекрестной заангажированности, взаимно закрывали на то глаза, извлекая каждый свою пользу. Благо, цели Ватикана и спецслужб в этом случае не пересекались. Ватикану нужно было проникнуть внутрь церковной ограды, а спецслужбам – внутрь Ватикана. Они же и помогали друг другу маскировать своего сотрудника, создавая владыке со стороны Ватикана реноме борца против безбожных властей, а со стороны спецслужб – реноме промотора передового учения экуменизма. Недаром же задание снять экуменический фильм (рассказ «Августин») исходило отнюдь не от церковной иерархии.
"Однажды, – рассказывает о. Блинков, – во время разговора, который происходил по дороге назад из Троицко-Сергиевской Лавры в Москву, митрополит Никодим между прочим сказал: «Моя мечта быть членом Иезуитского Ордена» и позже: «Если бы сейчас я мог выбирать, то выбрал бы его»" (Kałużny. Sekret Nikodema. С. 84 и сноска 142).
Но мы отвлеклись от главного, от диссонансов. На этот раз обратимся к драматической сцене (рассказ «Преосвященнейший послушник») , во время которой два православных священнослужителя: владыка Никодим (Ротов) и будущий епископ Василий (Родзянко), лежа на полу, спасались от филеров.
Владыка просил отца Владимира организовать на радио Би-би-си и «Голосе Америки» специальные передачи, чтобы не дать советскому руководству возможности расправиться с Почаевом. И дальше: Уже на следующий день тема Почаева стала ведущей в религиозных программахуказанных радиостанций.
Мы не можем взять на себя утверждение, вольно или невольно архимандрит Тихон утаивает имена главных участников почаевской драмы, а также то, что митрополит Никодим лжесвидетельствовал на Западе, что Почаевской лавре ничего не угрожает, и утверждал, что письма верующих из СССР с протестами против закрытия Лавры – фальшивка, что таких людей нет. А на самом деле имена были подлинные и против каждого из подписавшихся велась кампания органами власти. Их пытались заставить снять подписи.
Но оставим этот вопрос, который может стать темой отдельной публикации, и позволим себе задать вопрос иной, а именно: если бы митрополит попросил батюшку помочь озвучить на Би-би-си свои успехи в экуменической деятельности, была ли бы реакция отца Владимира столь незамедлительной, столь горячей и столь искренней? И была ли бы она вообще?
Возьмем на себя ответственность ответить – нет. И вот почему.
Отец Тихон лишь отчасти показал глубину и неповторимый колорит личности лучезарного владыки. В этом нас убеждает очередной и, к сожалению, весьма серьезный диссонанс.
Прошли годы, и отец Владимир овдовел, – читаем в том же рассказе – Церковь благословила его принять монашество… И теперь уже епископ Василий отправляется в очередное путешествие – в Америку. Там он привел в Православие тысячи протестантов, католиков и просто ни во что не веровавших людей. Но, как это нередко бывает, пришелся не ко двору – не столько своей энергичной деятельностью, сколько тем, что с открытым забралом выступил против одной могущественной, но совершенно неприемлемой в церкви группы – лобби, как принято говорить. В результате Преосвященнейший епископ Василий был отправлен на покой..
Неискушенный читатель едва ли споткнется об эти строки. Скорее всего он вздохнет, мол, хорошему человеку нигде места нет и продолжит свое чтение.
А что же будет с читателем более или менее искушенным, «на носу у которого очки, а в душе – осень»? Конечно, он расстроится, ибо будет наверняка знать, что спряталось под словом «лобби», а также и то, почему автору пришлось значение этого слова прятать. Как следствие, перед этим въедливым очкариком с очевидностью предстанет шаткость и двойственность позиции автора по многим и многим современным проблемам Русской Православной Церкви. Не будь это так – автор бы с легкостью объяснил читателю, что, а главное – кто представлял эту «могущественную» группу.
Это «лобби», на которое напоролся доверчивый служитель Церкви епископ Василий (Родзянко), представляло собой «обновленчество справа», «правое крыло парижского православия – реформированного, … порожденного человеческой логикой, вне святоотеческой традиции», «страшное искушение нашего времени». Рассказывать историю Американской Митрополии? Называть действующие лица, думаем, нет нужды. Впрочем, некоторых назовем: митрополит Никодим Ротов, отец Александр Шмеман, отец Иоанн Мейендорф (кстати двоюродный брат владыки Василия по матери) и другие соратники по борьбе, «любующиеся своей духовностью в зеркале» (см.: иеромонах Дамаскин (Христенсен). Не от мира сего. М.: «Русский паломник», 1995).
В биографическом очерке «Последний поклон» В. Щербинина, читаем:
В течение четырех лет управлял владыка Василий Родзянко Сан-Францисской епархией, после чего был отправлен на покой за непримиримую борьбу с обновленчеством.
Так что не владыка Василий «пришелся не ко двору», а двор не пришелся по владыке Василию. Вот, кто и что прячется под словом «лобби». А почему приходится прятать, – так это потому, что черное нефтяное пятно «шмеманизма» с недавнего времени обильно растекается по каноническим водам русского православия…
Диссонанс второй, нравственно-канонический, или три раза «зачем»
В мире физическом есть законы, которые действуют всегда, например закон всемирного тяготения, законы термодинамики. Святые Отцы утверждают, что в мире духовном тоже есть свои законы, которые тоже действуют всегда. Например такой: повреждение, даже самое незначительное, догматического сознания влечет за собой деформацию и нравственного порядка.
Обратимся поначалу к рассказу «О нарушении церковного Устава, или о том, как мы с князем Зурабом Чавчавадзе нарушали Великий пост».
Безусловно, в жизни случаются экстраординарные обстоятельства, и мы далеки от того, чтобы осудить героев за нарушение Великого Поста. Редко кому из живых не приходилось быть самому нарушителем поста и церковного Устава. Непонятно другое – зачем? Зачем об этом писать в книге, которую прочтут несомненно тысячи людей, неукрепленных настолько в вере, чтобы рассказ не оказался для них соблазном или плохим примером? Зачем такое «преткновение для немощных», к тому же браво вынесенное в заголовок и подкрепленное авторитетом славного грузинского рода?
Непонятно также, зачем писать о «русской болезни» отца Родзянко, посетившей его по причине смерти матушки? Что это может прибавить к образу прекрасного человека? Ничего. А вот убавить, омрачить память – как раз может. Краковские прихожане по сей день помнят владыку Василия, следовавшего с Благодатным Огнем в Россию и посетившего с паломниками Краков. Наверняка он сам запомнил надолго двух нарядных девочек, в белых, воздушных платьях, подходивших впервые к исповеди и принявших от владыки причастие! (Этот эпизод, кстати, вошел книгу епископа Сергия (Соколова). Правдой будет сказать. История перенесения Благодатного Огня от Гроба Господня в Москву в 1992 году. 1999. С. 131-178).
Зачем этим, уже взрослым девочкам, такие новые знания:
Ни духовник, ни родные, ни друзья ничего поделать с отцом Владимиром не могли, если бы не сама покойница … не явилась с того света и не приструнила своего супруга?
Оставляя без внимания тон сказанного, все-таки заметим, что в те трагические времена не только жену потерял будущий епископ, но и внука. Он разбился на мотоцикле двумя неделями позже, вслед за бабушкой…
Еще одно «зачем». Матушка Фрося – последняя дивеевская дореволюционная послушница («Как-то в гостях у матушки»). Крохотный рассказик, повествующий лишь о том, что матушка, оказывается, тоже прикладывалась.
Я тебя раньше не смущала, боялась – соблазнишься. А теперь ты уж большой, священник – не осудишь.
Автор, возможно, и большой, – да не все читатели его большие и,тем более, не священники, и могут соблазниться. Впрочем, священство, увы, не достаточное условие, чтобы быть «большим», как мы и убеждаемся. Иначе зачем помещать в книге слова доверившегося сердца?
Завершая наши заметки
Не все диссонансы и вопросы «зачем», возникшие во время чтения, вошли в наши печальные заметки. За их пределами остались недоумения и в отношении кавказских отшельников, и в отношении отца Рафаила (Огородникова), который при всем своем христианском сердце, отказал замерзшим товарищам из КГБ в чашке чая: «В сельсовете напьетесь», и многие другие.
Впрочем, нет, зададим еще вопрос: интересно, отец Рафаил, будь он жив (или иначе: не будь убит) – тоже не сомневался бы сегодня, за кого голосовать? А отец Василий (Росляков)?
Совсем недавно архимандрит Тихон замечал в прессе, что даже в лучшие годы власти православного Царя Церковь не была так свободна, как сейчас. На что же используется эта свобода? На русификацию богослужений, на освящение многих чаш за соборной литургией, на заискивание перед латинским начальником?
И совсем последний вопрос, на который все равно нам никто не ответит: издательство Сретенского монастыря выпустило книгу Алексея Осипова о душе, пребываюшей в загробном мире. Книга написана не просто в духе модернизма, она написана в духе ультрамодернизма. Стало быть, архимандрит Тихон солидарен с мыслями, высказанными там?
Нас не покидает некая горечь, нам кажется, что из всего собранного материала у отца Тихона получилась бы прекрасная книга, если бы только автор не вдунул так обильно в свое повествование дух «мiра сего» и новоцензурные соображения.
Итак, закрывая книгу «Несвятые святые», увы, не оправдавшую наших ожиданий, – мы не будем брать на себя труд доставать камертон и проверять, насколько тональность ее понизилась. Ясно на слух: от Печор до шмемановской раскованности.
«Широк человек, – говорил Дмитрий Карамазов, – я б – сузил».
Елена Владимирова, источник: сайт "Антимодернизм"
