О христианском
воспитании детей
Сейчас я все больше и
больше понимаю, что мне не просто повезло – а повезло невероятно: православное
воспитание не отвратило меня от церкви. Чтение статей о. Алексея Уминского, а
также рождение сына, вдохновило меня на то, чтобы поделиться своим детским
опытом, как своими воспоминаниями, так и рассказами моих родителей. А еще я
поняла что хотя, в деле воспитания детей в вере, мне, наверное, легче, чем
многим моим ровесницам, верующим в первом поколении, многое мне нужно обдумать
и пересмотреть, и легче сделать это письменно, обращаясь к кому-то.
Нас с братом крестили в
младенчестве и сразу стали ходить с нами в церковь. Ходить с младенцами на
службу, или приносить к Причастию – вопрос сложный. Младенцы-то разные! Да и
приходы тоже разные. С моим младшим братом все было просто и ясно: он сова и,
если его приносили в храм к началу Литургии, он начинал плакать и плакал все
время до причастия – спать у него не получалось, а бодрствовать он был не
готов. Пришлось маме смириться и приносить его только к Причастию.
Я, наоборот, была
ранняя пташка и просыпалась задолго до начала Литургии.
А с Причастием,
наоборот, трудности были со мной. Я, когда меня впервые принесли причащать,
испугалась. А рядом с мамой оказалась опытная многодетная бабушка, которая
показала маме, что можно нажать "неблагочестивому младенцу" на щечки,
девочка автоматически откроет рот, и ее причастят. Мама так и сделала, в итоге
мой страх закрепился, и несколько месяцев мама не могла меня причастить, хотя в
храме мне все нравилось – и ладан, и свечки, и пение. С братом мама подождала,
пока он привыкнет и перестанет бояться непривычной обстановки, в результате он
причащался совершенно спокойно. Я всегда удивляюсь, когда мамы заставляют
младенцев причащаться, мы ведь в XXI веке живем, много знаем про психологию, в
том числе про пренатальную психологию и психологию раннего детства: у такого
ребенка может в подсознании закрепиться отрицательное восприятие и Причастия и
пребывания на церковной службе. Вряд ли ребенок долгое время без видимой
причины будет отказываться от Причастия. Как правило, малыши просто пугаются
незнакомой обстановки; как ребенок привыкает к храму, он и причащаться
соглашается с радостью.
В некоторых храмах,
особенно тесных и с хорошей акустикой, даже радостное гуление младенца может
мешать. В моем нынешнем приходе, например, слышно каждое движение прихожан, и
батюшка вынужден перед началом каждое службы просить нас, чтобы мы не шуршали пакетами.
Что уж и говорить о младенцах... Конечно, можно сказать, что это голос ангела,
но понятно ведь что кого-то такой "ангелочек" может и раздражать, и
мешать, и не нам, чадолюбивым, таких людей судить. В таком случае, думаю,
выхода два. Первый – приносить к Причастию. Но, во-первых, кормящей маме тогда
будет очень сложно тоже выбраться причаститься. А, во-вторых, для многих семей
очень важно ходить в церковь и причащаться всем вместе: все-таки недаром семья
– Малая Церковь, и совместная молитва в храме помогает строить ее здание.
Второй выход возможен в храмах, где есть помещение, куда можно отнести шумящего
ребенка. А родители и волонтеры могут там дежурить по очереди. В моем приходе
был такой опыт. Молодежь из нашего храма тогда собиралась после Литургии: мы
вместе пили чай и читали воскресное Евангелие, некоторые из нас ездили в
детский дом; а потом мы поняли, что хотим что-то делать вместе именно для
нашего храма. И вспомнили несчастных родителей, которые никогда не могут пойти
на службу вместе. Мы посчитались, и оказалось, что нас так много, что если мы
по двое будем дежурить в детской комнате, пропустить воскресную Литургию
придется всего лишь четыре, ну пять раз за год. Правда, поначалу, родители так
обрадовались, что полностью на всю службу бросали на нас детей, а сами никогда
не оставались. Но через некоторое время сообразили, и стали приносить к нам
детей только, когда те начинали шуметь – к службе ведь тоже можно постепенно
приучать.
Сейчас молодежная
группа распалась и больше не дежурит в детской, почти у всех жизнь изменилась,
многие сами стали родителями. Но можно ведь и семьями то же самое организовать:
одна семья сидит со всеми детьми, мама и папа вместе, остальные родители – в
храме, в другой раз – другая.
Можно и занятия во
время службы устраивать, но об этом – в следующий раз.
В храмах, где нет
свободного помещения, конечно, сложнее, не на мороз же грудничков выгонять!
Тогда приходится терпеть: либо батюшке и прихожанам, любящим тишину, либо
родителям, любящим ходить в храм вместе.
Мне, повторюсь,
повезло. В храме, куда меня в младенчестве носили, к агуканью относились
терпеливо, только к воплям – плохо. Но чтобы младенец в храме не вопил, а
гулил, тоже нужно хотя бы минимальное терпение ближних... Мама постоянно ходила
со мной по храму: от подсвечника к подсвечнику, от иконы к иконе (я очень
любила смотреть на свечки, а потом и иконы стала разглядывать). Одно из самых
первых моих воспоминаний: мама учит меня совершать Крестное знамение, я еще
совсем плохо разговариваю, и у меня не получается соединять движения со
словами. Я делаю по жесту на слово, а мама пытается на словах "и Святого
Духа" удержать мою руку на правом плече, чтобы она оказалась на левом
одновременно со словом "Аминь".
Следующее воспоминание
– я в пустом храме учусь ходить, видимо, перед службой. Я топаю, а мама
разворачивает меня лицом к Алтарю и говорит: "нельзя спиной поворачиваться
к Алтарю, там – Бог!"
Чем дети старше, тем
сложнее, ведь просто смотреть на свечки надоедает, и ребенка надо развлекать.
Мы с братом оба любили пение, единственный момент, когда нас обоих было
необходимо развлекать – когда читались молитвы перед Причастием. От монотонного
чтения мы скучали. Тогда мама вела нас прикладываться к иконам. Если
одновременно шла исповедь, и ожидание затягивалось, иногда приходилось подвести
нас ко всем иконам в храме! Когда мне было года два, помню, как мама учила меня
ставить свечки; мне очень нравилось подносить нижний конец свечки к огню, чтобы
воск размягчился, и свечка хорошо держалась.
Еще чуть позже, когда я
уже запомнила все иконы, и просто целовать их было неинтересно, мама стала
потихоньку рассказывать мне жития. Помню, как мама рассказывает нам с братом
житие св. Георгия Победоносца, конечно, не про мучения, а чудо со змием. Мне
именно этот рассказ ярко запомнился потому, что произвел огромное впечатление
на моего младшего брата. Ему было года четыре, значит мне – семь. Он потом
бесконечно рисовал св. Георгия, побеждающего змия, и даже сохранилась дощечка с
выжиганием, на которой брат изобразил именно эту сцену.
Даже когда мы были
совсем маленькие, родители с нами молились. Я очень хорошо помню весь наш
"вечерний ритуал". После купания вся семья собиралась в нашей
комнате, папа читал предначинательные молитвы, до Молитвы Господней, "Отче
Наш" мы пели все вместе, потом еще пели "Богородице Дево" и то,
что я больше всего любила, молитву Богородице: "Радуйся, Радосте наша, и
покрый нас от всякого зла святым Твоим Омофором". У меня над кроваткой
всегда висела икона Покрова Богородицы и ангел, кажется, "Златые власы".
Что висело над кроваткой брата – не помню, кажется, как раз, "Чудо
св. Георгия о змие". Мы, дети, молились стоя в кроватках, когда я подросла
– я становилась в кроватке на колени. Так было проще нас уложить, особенно
брата, не любящего рано ложиться. Если брат молился не в кроватке, он
отказывался ложиться и убегал, а сразу после молитвы папа садился рассказывать
сказку, и убегать уже никому не хотелось!
Еще помню, как родители
готовили нас к воскресной службе, а особенно – к праздникам. Мама читала нам
Евангелие, отвечала на наши вопросы, объясняла непонятное. Мы, обычно, слушали
и рисовали то, о чем мама читала и рассказывала. Если в Евангелии не говорилось
о празднуемом событии, как, например, на Покров – мама рассказывала нам
содержание праздника. А потом мама переводила нам на русский язык и поясняла
тексты тропаря и кондака. Тут подключался папа: мы с братом очень любили петь,
а мама у нас совсем без музыкального слуха, поэтому выучить с нами тропари и
кондаки наизусть мог только папа. Потом, в церкви, мы с братом с нетерпением
ждали момента, когда запоют тропарь. Нам нравилось, когда пели особенно звонко
и торжественно, но еще больше нам нравилось то, что мы сами могли подпевать
хору.
Мария Великанова