«Если спросят, почему не пробился к Цебруку, что я отвечу?...»
Афганская эпопея спецназа ГРУ. Взвод Кистеня занял оборону и ждал команд. Но их не было. Впереди шла стрельба, гремели взрывы, и разведчикам казалось, что про них все забыли. Где-то наверху защелкали винтовочные выстрелы. Ермаков пытался рассмотреть, куда спрятался снайпер, но безрезультатно.
– Коля, слышишь, винтовка над нами бьет, – крикнул он Демидову, – а откуда – не пойму.– Я тоже ищу-иду и не вижу, – ответил Николай. – А, вон, смотри, мужик в черном побежал.
Игорь прицелился, выстрелил по бегущему, и тут же ответная очередь прошлась по проему окна. Он отпрянул за спасительный саман стены, удивленно воскликнул:
– Они нас отлично видят!
Рядом с дувалом методично разорвались три мины.
– Откуда же они стреляют, сволочи? – зло оглядывался по сторонам Некрасов. – Вроде недалеко орут, пули в десяти сантиметрах ложатся. Куда ни кинься – везде тебя видят, а сами вроде шапки-невидимки понадевали. Хоть бы одного гада выследить и с ним разделаться… А, вижу!
Он дал длинную очередь из пулемета. Вдруг безотказное оружие умолкло, словно захлебнулось собственными газами.
Некрасов поник головой и тоже затих.
– Что с тобой? – схватил его за плечо Демидов, приподнял и, увидев на левой груди расплывающееся по брезенту алое пятно размером всего с двухкопеечную монету, все понял без слов.
– Воды! – попросил Некрасов, едва разомкнув обожженные предсмертным огнем губы.
– Сейчас, Вова, потерпи чуток, я принесу.
Воды ни у кого не было. Николай вскочил, побежал к арыку. Рядом громыхнула мина, и кто-то всесильный и властный опрокинул его через голову, бросил навзничь. По лицу забарабанило крошево спекшейся земли и раздробленных взрывом камней. Поняв, что цел, вскочил, подбежал к арыку, торопливо сунул в воду пластмассовую флягу и злился, что так медленно затекает она в узкое горлышко. Крышку завинчивал на бегу. Снова разрыв мины бросил его на землю. Но, видимо, не суждено было ему погибнуть. Даже не царапнуло. А лежавший за камнями Примаков ойкнул и схватился за глаз. Сквозь пальцы просочилась алая струйка и побежала по руке.
– Идти сможешь? – подскочил к нему Демидов.
– Нет! Меня осколком ногу зацепило.
– Тогда потерпи, я тебя в дувал затащу, там перевяжем.
Николай ввалился со своей ношей в проем двери, оставил Примакова на попечение товарищей, а сам бросился к Некрасову:
– Вот, Вова, попей свеженькой.
Он встал на колени и застыл от увиденного. Мертвящая белизна выкрасила лицо друга. Душа его рассталась с телом, в котором обреталась всего лишь девятнадцать лет, и теперь с небес взирала на все, что происходило в ущелье.
– Сволочи! Гады! – прорычал Николай в лютой злобе, схватил автомат и выпустил полмагазина в белый свет, не замечая, что в лицо летит крошево земли, взрыхленной предназначенными ему пулями. В этот миг он не дума, что станется с ним самим: ранят, убьют или смерть снова пройдет мимо. Убили Вову Некрасова, который читал ему письма любимой, не забывал оставить покурить, когда кончались сигареты.
Рулетка боя только раскручивалась, а уже появился убитый, стонали раненые. Примакова перебинтовали, но он корчился от боли.
– Эх,.., – ударил Николай по колену и зло выматерился, – наркоту под замок попрятали, уколоть даже нечем. Толя, потерпи, браток.
Кистень получил долгожданную команду на отход. Он как-то сник, потерял былую уверенность. Приемы каратэ, которыми так увлекался, оказались в этом бою абсолютно безполезными: противник исподтишка выбивает личный состав взвода, оставаясь неуязвимым. Хотелось побыстрее выбраться из опасной зоны.
– Гвардейцы, отходить будем. Но нужно расчистить путь. Эллинов, прикройте со стороны сухого русла.
Сержант побежал, петляя между камней. Вдруг он упал и не смог больше подняться. Пуля, вырвав щепку из приклада, срикошетила в ногу.
– Метко бьет, сволочь! – Кистень лихорадочно искал глазами душманского снайпера. – Где же он, гад, засел?
Под ивовым кустом что-то мелькнуло. До него было метров сто пятьдесят.
– А ну-ка, дай мне подствольник, – сказал он солдату, быстро закрепил гранатомет на автомате, выстрелил, и возле куста вспыхнуло облако разрыва.
– Порядок! – довольно проговорил он. – Ермаков и Цуканов, займите высотку и прикройте слева отход взвода!
До бугорка было метров сорок ровной земли: ни камня, ни кустика. Игорь собрался с духом и помчался по пригорку. Рядом грохнула мина, но осколки пощадили его. Упал на высотке, затравленно озираясь. Заметил ложбинку, откатился метра два, втиснулся в спасительное углубление, крикнул замешкавшемуся Цуканову:
– Валера, слезь с пупка! Спрячься куда-нибудь.
Но он не успел ничего предпринять, схватился за ногу и жалобно застонал.
– Катись вниз! Там тебе ребята помогут, – крикнул Игорь и принялся стрелять. Рядом перед глазами вскидывались фонтанчики земли, горячий металл цвенькал о каменистую почву. Каждую секунду ждал, что вот-вот наступит и его черед. Очень не хотелось остаться в этой траве. Он побежал. Было такое ощущение, что пули щадили его, облетая, обжигали кожу, но не ранили, хотя их было так много, что, казалось, он видит, как летят навстречу черные точки.
… По террасам, прячась за камни, на помощь первой роте спускались с хребта подчиненные Маркова. Когда подошли к дувалу, взорвалась мина, за ней еще одна.
– Все живы? – тревожно спросил Андрей, заскочив через пролом в небольшой дворик.
– Кажется, никого не зацепило, – ответил Рыженков, радуясь, что остался невредим, продекламировал:
Мне кажется, что я магнит,
Что я притягиваю мины.
Разрыв, и лейтенант хрипит,
И смерть опять проходит мимо…
– Это фронтовик Семен Гузенко написал. Отец вместе с ним воевал под Ленинградом. Никогда не думал, что и я попаду под минометный обстрел. Неприятная штука – мины!
– Неприятная штука! – зыркнул на него Марков. – Это что, комар на нос сел и свербит? Ребята гибнут, калечатся, а ты – неприятная штука.
Здесь, в полуразрушенном дувале, увидели майора Грушина.
– Без артиллерии у нас ничего не получится, – сказал он. – «Духи» окружили Цебрука плотно, не пробиться. А теперь и за нас взялись.
Словно в подтверждение его слов в эфире послышался голос командира взвода второй роты лейтенанта Сафонова.
– «Шериф», – вспомнил он старый позывной Марков, – встретился с Тараном, начинаю выводить. Нужна артиллерия. С высоты справа по нам работает дэшэка. Прямо на макушке.
Комбат тоже слышал просьбу, приказал Маркову:
– «Резкий-2», работай напрямую со «Сталинградом».
Подготовить данные для стрельбы по высоте было нетрудно, и через пару минут громыхнули где-то за хребтом гаубицы, снаряды, тяжело прошелестев в воздухе, взметнулись разрывами.
– Ближе пятьдесят, – определил отклонение от цели Сафонов. – Еще пяток снарядов.
Под прикрытием артиллерии взвод вышел к крепости. Точнее – выполз. Солдаты тащили на плащ-палатках двух убитых.
Помощи запросил лейтенант Вайницкий.
– «Питон», слышу, слышу тебя! – кричал в микрофон Марков. Этот позывной взводному дали за высокий рост. – Сориентируй относительно кишлака, где ты находишься?
– Нахожусь на левой стороне, – голос Вайницкого окреп. – Зажат со всех сторон. Сильный огонь со склонов. Не дают поднять головы.
– Наблюдай за кишлаком, где Цебрук?
– Кишлак просматриваю не полностью. В своем районе никого не вижу. В центре идет бой.
– При попытке окружения отходи, понял?
– Понял! Пока не могу.
Минут десять Вайницкого не было слышно. Потом он снова вышел в эфир.
– «Шериф», восточная окраина кишлака, один фугасный.
Артиллеристы сработали точно.
– «Шериф», еще пять снярядов…
Марков тешил себя надеждой, что, может, хоть Вайницкий доберется к Цебруку, но тот вскоре передал в эфир:
– Начинаю отход, появились раненые.
Под прикрытием артиллерии почти три часа выходил взвод к крепости. В самый разгар боя артиллеристы предупредили: «Кончаются боеприпасы». Марков вспомнил про взвод гранатометчиков, который остался на гребне, связался с командиром:
– Дибольский, достанешь до левого склона из АГС?
Дальность позволяла вести огонь, и гранатометы били по целям, пока взводный не предупредил: «Осталась одна лента». «Ну, теперь действительно все, – подумал Марков и тяжело опустил голову, – отвоевались».
Вдруг за спиной услышал знакомый и такой желанный звук двигателя. С тыла по сухому руслу к ним мчала БМП. Машину швыряло на вымоинах. Она то исчезала, то вставала на дыбы. Из люка выскочил замполит первой роты Симонов, забежал в крепость, тяжело опустился на камни. Из-за приступа малярии его на выход не взяли, но когда узнал, что творится в Мараварах, помчал на выручку.
– А где остальные? – насторожился Марков.
– Из всей бронегруппы только одна наша машина сумела добраться в ущелье, – сказал Симонов. – Остальные застряли в овраге под горой. Комбат приказал через Навабадский мост перейти на противоположный берег Кунара и пробраться в Маравары. По дороге два танка подорвались на минах, а восемь БМП наглухо застряли перед самим ущельем. Весенний паводок размыл дорогу. Ее долбили ломами, затем выстрелами пушек, взрывали тротилом. Благодаря механику-водителю Воронову моя машина прошла. Следующая взобралась на взгорок, но слетела гусеница, и она загородила дорогу остальным. А наушники просто разрываются от крика раненых. Вот я и решил махнуть. Три километра пролетели на одном дыхании. Встречались группы, раненые несли убитых. Мы по коротким докладам сразу поняли, что наших зажали, идет бой, и неизвестно, кто где находится, что вторая и третья роты сидят так высоко, что не могут помочь. А главное – никто толком ничего не знает. Как же я мог усидеть на острове?
– Молодец! – похвалил Марков. – Ты как манна небесная. У артиллеристов кончились снаряды, Дибольский тоже все ленты выстрелял. Давай, поддержи огнем Вайницкого.
Он вышел на связь:
– «Питон», корректируй огонь БМП.
Под прикрытием огня Вайницкий вывел взвод к крепости. Падая от изнеможения, разведчики тащили трех раненых. Они повалились в тени дерева, надеясь, что самое страшное позади. Но и здесь их доставали пули, загоняли в крепость.
Симонов прибежал посмотреть, кто выбрался из окружения. Настороженно спросил:
– А где Цебрук?
– Там! – Вайницкий махнул рукой в сторону Доридама.
Замполит взвыл от злости, крутнулся и побежал к машине. Ствол ее пушки заметался из стороны в сторону, изрыгая снаряды. Но вдруг остановился, умолк: оборвалась гильза в патроннике. Симонов сел на башню, обхватив руками голову. Там, в кишлаке, гибли его подчиненные, друзья, и он готов был умереть вместе с ними.
Марков крикнул:
– Не светись, слазь… Не работает пушка, жарь из пулемета. Только экономь боеприпасы.
Пока наводчик-оператор возился с пушкой, Симонов сел за пулемет.
Из пещер, расположенных ниже роты Кравца, душманы начали стрелять в спину, обкладывая с тыла. Марков почувствовал, что уже не сможет бежать вперед. Если бы не было этого полуразрушенного старого дувала, он бы побежал. А сейчас – нет.
– «Резкий-3», почему из-под тебя пули летят? – зло крикнул он в микрофон.
– Я никого не вижу! – ответил Пылявец.
– Посмотри внимательно. В пещерах – «духи».
Он подошел к Грушину, спросил:
– Что будем делать, товарищ майор? Без авиации, артиллерии к Цебруку не пробиться. Патроны кончаются! Если сидеть и ждать, с нами будет то же, что и с первой ротой. Пока совсем не обложили, надо отходить. Вы же заместитель командира батальона, принимайте решение.
– Ты на меня не дави! – повысил голос замполит. – Драпануть мы всегда успеем… Симонов, сколько человек ушло на досмотр кишлака?
– Точно не знаю… Приблизительно 28-30.
И тут он заметил лейтенанта Костенко, который под докладам должен был находиться вместе с Цебруком, удивленно спросил:
– А ты как здесь очутился? Где твой взвод?
Костенко давно ждал этого вопроса, торопливо заговорил:
– Когда началась стрельба, пропала связь с Кистенем. Цебрук приказал проскочить к ним. Я с радистом побежал. Очень сильный был огонь… – Он обреченно посмотрел на офицеров. – Я не знаю, где мой взвод… Я взвод не бросил! Что мне делать, мужики?!
В глазах лейтенанта стояли слезы отчаяния. Если бы ему сейчас сказали: «Иди, ищи свой взвод!», он не раздумывая встал бы и пошел. Но офицеры молчали. Что они могли ответить? Рыженков достал мятую пачку сигарет, пустил ее по кругу:
– Дай и мне, – протянул руку Грушин, хотя никогда не курил. Он жадно, неумело затянулся, быстро выпустил дым, сердито проговорил:
– Ну что, «монтаны», «шерифы», «питоны»? Наигрались в войну? «Мы супермены, нам море по колено!» А они лупят нас, как паршивых щенков. Ты, Костенко, у Маркова спроси, что делать?.. Вот чем обернулась его доверчивость, – кивнул он в сторону, где лежали убитые и раненые. – Говорят по-русски, учились в Союзе, а мы и уши развесили… Ладно, что теперь… Если останемся живы, хорошая будет наука… Радист, вызывай «Резкого».
– «Резкий», я «Мрия»! – хриплым голосом докладывал Грушин. – Вывели взвод Кистеня. Цебрук и Кузнецов остались в кишлаке. У нас двое убитых и трое раненых. Кончаются боеприпасы. Если не дадите команду на отход, нас ожидает участь Цебрука.
– Ясно, ясно, – ответил комбат. – Раненых и убитых – на БМП. Отходите к переправе.
– Понял, выполняю.
Тела погибших подняли на машину. Марков подумал, что вот так же могут положить и его бездыханное тело. К сухому руслу он бежал первым. Стремглав летел сквозь визг пуль, перепрягивая через фонтанчики земли. Было стыдно за свою слабость, но ничего поделать не мог. Остановил его бег пулемет. Упал на землю, с трудом переводя дыхание, попросил Кравца:
– «Резкий-3», заставь пулемет замолчать хоть на пару минут. Он нам проходу не дает.
– Сейчас сделаем, – ответил ротный. – Будь внимателен. Вижу в камнях много «духов». Подползают к сухому руслу вам наперерез.
Когда пулемет утихомирился, Марков вскочил, побежал. Упал за камень. Рядом плюхнулся Исламов.
– Бахрон, надо рвать вперед. Будем долго лежать – нас вычислят.
Превозмогая чувство страха, Андрей поднялся и снова побежал. Пули пронзительно свистели совсем рядом, справа, слева. По нему опять пристрелялись. Упал, оглянулся. Исламова не было.
– Андрюша, в арык! – раздался его голос впереди.
Невероятным усилием заставил себя подняться и не пробежал, а пролетел все расстояние.
Арык напоминал траншею. Из него удобно было вести огонь, и офицеры начали строчить по камням, прикрывая отход остальных. Разведчики подбегали и падали на дно арыка, как подкошенные. На этот бросок они отдали, казалось, все свои силы.
Подъехала БМП. Марков пересчитал людей. Обрадовался, что все его подчиненные вышли из ущелья. Но вместе с радостью появилось и чувство неловкости за свою поспешность. «Если спросят, почему не пробился к Цебруку, что я отвечу? Что сильно стреляли? Скажут: струсил, бросил товарищей. Но ты никогда не был трусом. Что же с тобой случилось?» Он посмотрел на «командирские» часы: ни стекла, ни зеленоватых фосфорических стрелок. На циферблате осталась глубокая вмятина. Спросил Исламова:
– Бахрон, который час?
– 16.00.
Принесли обед в термосах. Хотя почти сутки во рту не было ни крошки, никто из спецназовцев не притрагивался к пище. Они остались живы! А рядом на броне стыли тела погибших товарищей. Пережить такое ребятам, впервые понюхавшим пороховую гарь боя, было нелегко. Многие еще толком не понимали, что произошло. Это придет потом, когда осмыслится вся тяжесть потерь.
Боевое состояние сменилось полной апатией. У разведчиков еще не было той звериной злости, которая заставляет презирать смерть. Они еще не переступили через ту грань, когда жажда мести глушит любовь к жизни и естественное чувство самосохранения кажется смешным и нелепым.
Принесли боеприпасы. Солдаты подходили к цинкам, распихивали тяжелые пачки по карманам, прятали в рюкзаки. Как измученный жаждой никак не может напиться, так и они долго не могли утолить желание запастись патронами впрок. Сколько их еще понадобится – никто не знал.
Марков сел, прижался спиной к спине замполита, задремал. Бодрствовали только боевое охранение и прапорщик Толстопятов. Помня старшинские обязанности, он ходил между спящими, поворачивал их, если кто-то начинал храпеть от холода.
Толстопятов растолкал дремавших офицеров, сказал извиняющимся тоном:
– Комбат вызывает на совещание.
– Сидит в крепости, – зло буркнул Вайницкий, – нет бы самому спуститься сюда, людям в глаза посмотреть.
– Ладно, Бог его простит, – примирительно сказал Марков. – Думаешь, ему просто пережить такое?
Офицеры поднялись по косогору к посту царандоя, взобрались по деревянной лестнице на плоскую крышу и увидели Жукова. Он лежал на железной койке, застеленной матрасом.
– Извините, что не встаю, – сказал слабым голосом комбат. – Меня что-то трясет, температура подскочила.
После этих слов Марков тоже почувствовал, что его бьет озноб. Наверное, от злости, что комбат целый день был рядом с батальоном и не удосужился посмотреть, что же происходило в ущелье. Они были в бою, а он – нет?
Незримая тень отчуждения пролегла между командиром и подчиненными.
– Я доложил комбригу о нашем положении, – сказал Жуков. – На помощь летит первый батальон. Пока можете отдыхать.
