Поревнуем очистить себя от всякия скверны
Проповедь свт. Феофана Затворника в Неделю Сыропустную
Нынешний день св. Церковь посвящает воспоминанию падения Прародителей наших, и вы слышали, какия жалобныя сетования влагает она в уста изгнанных из рая и сидевших прямо против него праотцев наших! Так живо было тогда чувство потери: рай был в виду и из него, может быть, доносились благоухания цветов и дерев, напоминавших о блаженной жизни, которую так недавно вкушали они в невинности. Нельзя было не сетовать праотцам нашим.
Нынешний день св. Церковь посвящает воспоминанию падения Прародителей наших, и вы слышали, какия жалобныя сетования влагает она в уста изгнанных из рая и сидевших прямо против него праотцев наших! Так живо было тогда чувство потери: рай был в виду и из него, может быть, доносились благоухания цветов и дерев, напоминавших о блаженной жизни, которую так недавно вкушали они в невинности. Нельзя было не сетовать праотцам нашим.
Но то было сетование не одного Адама и Евы; то сетовала природа человеческая падшая! Все силы души и все части тела издавали плач. Прародители передавали его только словом сетовавшей вместе с ними твари и будущему потомству. С той минуты сетование, плач и грусть сроднились с природою человеческою и стали составлять основной тон наших сердечных чувств и расположений. И кто из потомков первозданнаго, наследников падшей природы человеческой, не засвидетельствует сего собственным опытом?
В самом деле, мы любим повеселиться; но что значит, что, после самаго полнаго веселия, душа погружается в грусть, забывая о всех утехах, от которых пред тем не помнила себя? Не то ли, что из глубины существа нашего дается знать душе, как ничтожны все эти увеселения сравнительно с тем блаженством, которое потеряно с потерею рая? Мы готовы радоваться с радующимися, но, как бы ни были разнообразны и велики предметы радостей человеческих, они не оставляют в нас глубокаго следа и скоро забываются. Но, если увидим мать, плачущую над умершим сыном, единственною своею опорою, или жену, раздирающуюся над могилою любимаго мужа, скорбь глубоко прорезывает душу нашу, и слово и образ сетующих неизгладимыми остаются в памяти нашей. Не значит ли и это, что скорбь ближе и сроднее нам, нежели радость? Вы слушаете пение или музыку; приятно, конечно, отзываются в душе и веселые тоны, но они скользят только на поверхности ея, не оставляя заметнаго в ней следа, между тем как тоны грустные погружают душу в Себя и надолго остаются ей памятными. Спросите путешественника, и он скажет вам, что, из множества виденнаго, выдаются из-за других у него в голове преимущественно такие предметы и места, которые погружали его в грустную задумчивость.
Этих примеров достаточно, кажется, в пояснение той мысли, что основное чувство нашего сердца есть грусть. Это значит то, что природа наша плачет о потерянном рае, и, как бы мы ни покушались заглушить плач сей, он слышится в глубине сердца, на перекор всем одуряющим веселостям, и внятно говорит человеку: перестань веселиться в самозабвении; ты, падший, много потерял: поищи лучше, нет ли где способа воротить потерянное?..
Один язычник подслушал сей плач души человеческой, и вот в какое иносказание облек он свою о том мысль! Какой-то мудрец старых лет ходил в уединенном месте, погруженный в размышление о судьбах человечества. Из сей задумчивости он выведен был вопросом: «ты, верно, видел его? Скажи, куда пошел он; я устремлюсь в след его и, можеть быть, настигну его». Обратившись, мудрец увидел девицу. На ней была одежда царских дщерей, но изношенная и изорванная. Лице ея было мрачно и загорело, но черты его показывали бывшую некогда высокую красоту. Осмотрев странницу, мудрец спросил ее: что тебе нужно? Она опять повторила: «ты, верно, знаешь его; скажи, где и как мне найти его?» Но о чем это говоришь ты? сказал мудрец. — Ты разве не знаешь об этом, отвечала дева. Ох-ма! А я думаю, что нет человека, который бы не знал о горе моем. Мудрец с участием спросил ее: скажи, в чем горе твое, и, может быть, я придумаю, как пособить тебе? — Подумай и пособи, отвечала она... Вот что я скажу тебе: я была в стране светлой, исполненной радости. Мне было там хорошо, как хорошо! Готовился брак... Жених мой, не помню черт лица его, был неописанной красоты... Уж все почти я забыла... но помню, что все было готово к браку... как вот кто-то пришел и говорил мне такия сладкия речи... Потом дал мне что-то выпить. Я выпила и тотчас впала в безпамятство или заснула. Проснувшись, ах, лучше бы мне не просыпаться никогда! — проснувшись, я нашла себя на этой земле мрачной и душной. Где девалось то мое светлое жилище? Где мой жених и его радостныя очи, я того не знала. На первых порах я только бегала в безпамятстве туда и сюда, рвала на себе волосы и била себя в перси от сильной муки, томившей душу мою. Успокоившись немного, я решилась искать потерянное... И вот сколько уже времени хожу по земле и не нахожу того, его же возлюби душа моя. Днем спрашиваю солнце, а ночью — луну и звезды: каждыя сутки обходя кругом землю, — не видали-ль вы где того, кого ищет душа моя? и оне не дают мне ответа... Есть ли горы, где бы не слышался голос мой? Есть ли леса, где бы не раздавался вопль мой? Есть ли долины, которых бы не истоптала нога моя? Но вот сколько уже времени блуждаю, ища потеряннаго, и не нахожу. Но скажи, не знаешь ли и не слышал ли ты, где то, о чем так тужит душа моя! Мудрец подумал немного и сказал: еслиб ты назвала мне имя жениха твоего и имя царства его и страны, где было светлое жилище твое, я, может быть, указал бы тебе туда дорогу, а по тому, как ты говоришь, никто не может поруководить тебя! Разве не сжалится ли над тобою жених твой, и не пошлет ли кого указать тебе дорогу в потерянное тобою блаженное жилище, или не придет ли сам за тобою! Сказав сие, мудрец отвернулся, а дева пошла далее снова искать необретаемаго.
Понятно, чтó значит это иносказание! Оно изображает душу, сетующую о потере рая и общения с Богом, ищущую Его и не находящую. Такова и всякая душа, таковы и наши души по естеству! Разница в чем? В том, что языческая душа только искала и искала, но не находила искомаго, и язычник не мог далее идти! Разум встречается с ясными признаками — указателями падения и потери рая, но не умеет найти способа к возстановлению падшаго и возвращению потеряннаго. Мы же, братие, не сыны ночи и тмы, но сыны света и дня. У нас не может быть о том никакого недоумения. Мы знаем, что Господь и Спаситель Сам приходил на землю взыскать и спасти погибшаго, Сам всех призывает к Себе: Приидите ко Мне... и Аз упокою вы. Вы потеряли царство... Вот оно приблизилось! Покайтесь и веруйте во Евангелие, и Я возьму вас к Себе, и будете со Мною в раю, в обителях Отца Моего веселитися и вечеряти. Так, братие, брак снова уготован. Господь Сам предлагает Себя в Жениха кающейся душе, для чего послал в мир невестоводителей, сначала Апостолов, а потом преемников их, чтоб они обручали Ему души человеческия, сетующия о потере теснаго общения с Ним, представляя Ему их, посредством освятительных действий Церкви, девами чистыми, неимущими скверны или порока, или нечто от таковых.
Благодарение Господу! Вот и нас призвали ко браку! Вот и мы уже в невестнице Христовой, в св. Церкви! Вот и наши души получили залог уневещения — обручение Святаго Духа в св. таинствах, как бы обручальное кольцо! Что еще остается? Остается ожидать, когда отворится дверь, изыдет Жених и позовет нас к Себе, в вечныя обители. Тогда возрадуется сердце наше, и радости нашей никто уже не возьмет от нас. О, даруй, Господи!
Но, братие, вам ведомы условия, на которых все сие — обещаемое — будет действительно нам даровано! Будет возвращен нам рай и брачное общение с Господом, если явимся чистыми и непорочными пред Ним, когда предстанем Ему по исходе от жития сего. Мы уже очищены в крещении, и сколько раз очищали себя в покаянии! Но посмотрим на себя поближе: нет ли в нас еще каких пятен, обезображивающих лице или одежды наши, и поспешим снова омыть их слезами покаяния. Се ныне время благоприятно, се ныне день спасения! Настают дни очищения! Воспользуемся сим благоприятным временем! Много бо согрешаем все. Если не у всякаго есть смертные грехи, но все же есть грехи. Запылившийся в дороге хоть не то же, что упавший в грязь, но все же ему нельзя оставаться так. Надо и лице умыть и платье вычистить. Так и тем, кои идут путем жизни сей многособлазнительной, нельзя не запятнаться хотя чем-нибудь. Что бы это ни было и как бы малозначительным ни представлялось, нельзя того оставить на себе — надо очистить. Ибо Господь говорит, что в царствие Его не войдет ничто нечистое. Когда — ничто нечистое, значит, не только большая, но и малая нечистота преградит нам путь в царствие Божие...
Имея сие в виду, поревнуем очистить себя от всякия скверны плоти и духа в приближающиеся дни, чтоб не лишиться нам навсегда так благостынно возвращаемаго нам блаженнаго жилища. Аминь.
14 Февраля 1860 года.
Источник: Слова к тамбовской пастве. Феофана, епископа Тамбовскаго и Шацкаго. В 1859 и 1860 годах — СПб.: В Типография Штаба Военно-учебных заведений, 1861. — С. 101-106.
