О ДУШЕ
Из избранных творений Святителя Григория Богослова
Бога дыханье душа, и все-таки терпит смешение, неборожденная, с перстью; светильник, сокрытый в пещере, – все же нетленна она и божественна, ибо не может образ Великого Бога безследно навек раствориться, Словно она ползучая тварь иль скот неразумный, Хоть и пытается грех безсмертную смертной соделать. Также палящий огонь – не ее естество (ведь не может быть истязатель для жертвы своей источником жизни), и не изменчивый воздух, что вдохом и выдохом движим; Также она не крови поток, пробегающий плотью;
И не гармония членов телесных, в единство сведенных, Ибо различной природы безсмертная форма и тело. Чем же тогда превзойдут добродетельные наихудших, Если они от смешенья стихий прекрасны иль плохи? И почему лишены безсловесные умной природы, если их смертная плоть пребывает в гармонии с формой, а гармоничное все быть лучшим должно, коль им верить? Так рассуждают, считая лишь то основанием жизни, при удаленье чего и души тела оставляют. Не назовешь же ты пищу причиною жизни, а смертный жить без нее не способен, поскольку в ней крепость и сила. Я и другое учение знаю, хотя не приемлю; Ибо душа, пребывая на всех разделенной и общей,
В воздухе вряд ли блуждает. Ведь если б так было, то душу все б выдыхали одну и вдыхали, и каждый, кто дышит, находился б в других, согласуясь с природой воздушной,
Что разлита то в одном, то другом. Ну, а если блуждает, – Что от нее, а что от утробы для жизни я принял, если я был к бытию извне привлечен породившей? Если же ты полагаешь, что многих она породила, душ поглощенных лишь большим числом ты ее награждаешь. И не ученье разумных, а книжная шалость пустая, будто душе суждено менять тела постоянно жизням согласно своим предыдущим – плохим иль хорошим:
Иль в наказанье за грех, иль в некую честь по заслугам. Душу в одежды они то оденут, как некого мужа, То непристойно разденут. С великим усильем вращают тщетно они колесо Иксионово, делая душу зверем, растением, смертным, псом, рыбою, птицей, змеею.
Часто и дважды одним, коль будет вращенью угодно. Где же конец? Никогда не видал я разумного зверя, иль говорящего терна. Ворона ведь каркает вечно, а по соленому морю плывет безсловесная рыба. Если же скажут, что, мол, душа в заключенье претерпит Кару, то с ними не стоит и спорить. Ведь если без плоти, – странно. А с плотью – кого огню предадите из многих? Но непонятней другое: ведь если с иными телами Соединил ты меня и сведущим сделал во многом, как от ума моего ускользает одно лишь: кто прежде кожей мне был, кто потом, и в скольких я умер? Но ясно, уз налагатель не душами вовсе богат, а мешками. Или от долгих скитаний мной прежние жизни забыты?
Выслушай наше теперь о душе совершенное слово. Здесь уже песню мою постараюсь немного украсить. Было так: высочайшее слово ума утвердило мир, дотоле не сущий, умом Отца вдохновляясь. Молвило, и совершилось по воле Его. И как только мир упорядочен был, став сушей, небом и морем, нужен стал созерцатель Премудрости – матери сущих, Богобоязненный царь творенья; тут молвило Слово: «Небо пространное полно служителей чистых, безсмертных, Неповрежденных умов, добродетельных ангелов верных, Гимны приснопоющих Моей нескончаемой славе; Землю же лишь неразумные твари собой украшают. Род, в ком и то, и другое теперь сотворить Мне угодно, Мудрого мужа, стоящего между безсмертных и смертных, Да насладится делами Моими. Да будет он неба Мудрый таинник, великий земли повелитель и новый Ангел из персти, свидетель ума Моего и величья!» Так изрекает и, взяв новосозданной толику персти вечноживыми руками, творит человеческий образ. И уделяя от жизни Своей, в него посылает Духа, что есть Божества невидимого ответвленье. Так из персти земной и дыханья был создан я, смертный – образ Безсмертного; ибо царит над обоими разум. Вот почему, как земля, я связан со здешнею жизнью, к тамошней сердцем влекусь как причастник Божественной доли. Первородный так был сопряжен человек, а позднее тело от плотей рождалось, душа же путем неисследным в перстный состав проникала, как – знает один лишь Создатель, Душу вдохнувший вначале, с землей обручивший Свой образ. Разве что кто-нибудь смело (но, впрочем, следуя многим) В помощь моим речам, объясненье предложит такое:
Так же, как тело, что слеплено было вначале из персти, после же стало потоком людским, безконечным ветвленьем тварного корня, всех нас заключившим поочередно, так вдохновенная Богом душа с той поры и поныне, вновь зарождаясь из первоначального семени, входит в каждый состав человека, но, распределяясь меж многих,
В смертных телах сохраняет всегда неизменным свой образ. С ним получает в удел и господство ума. Но – как в малых сильное флейтах дыханье звучит некрасиво и слабо, хоть и искусен флейтист, когда же он в руки получит флейты большие, они изливают прекрасные звуки – так и душа, в немощных немощная составах, а в крепких светится ярко и силу ума в полноте раскрывает. Сын же безсмертный, когда сотворил своего человека, чтобы он новую славу обрел, и, землю оставив, к Богу как бог в последние дни совершил восхожденье, то ни свободным всецело, ни полностью связанным создал; Дав природе его закон, начертав добродетель в сердце, его поселил в цветущем урочище райском, равнопреклонным создав, что выберет он ожидая; Тот был наг и не ведал еще ни греха, ни коварства. Рай же – небесная жизнь, как мне представляется. В нем-то
И поселяется он, исполнитель Божьих заветов. Лишь от единого древа, что было других совершенней и содержало в себе добра и зла различенье полное, Бог удержал человека. Но полное знанье – лишь преуспевшим во благо, тогда как неопытным вредно, так и взрослая пища всегда тяжела для младенцев. Тот же, мужеубийцы завистливого ухищреньям и уговорам женой изреченного слова поддавшись, сладостного плода до срока вкусил безрассудно, и облачился в дебелую плоть, в одежды из кожи, тленью подпав (поскольку Христос грех смертью умерил). Так человек возвратился на землю, откуда был родом, долю жизни претрудной приняв. А священное древо ревностью огненной Бог охраняет с тех пор непрестанно; Чтобы какой-нибудь новый Адам, как и прежний, до срока внутрь не вошел, и плода пожирающей сласти не минув, будучи злым, не вкусил бы от дерева жизни. И так же, как мореход, увлеченный ненастьем, уходит от цели, после же, иль дуновению легкому парус доверив, или на веслах с трудом на путь возвращается прежний, мы, в безконечную даль отойдя от Великого Бога, вновь не без многих трудов вожделенный поход совершаем. Вот какая пришла, посеяна перворожденным, к людям беда, и на ней возрос погибельный колос.
