В память о Царскосельской аварии с участием Анны Вырубовой (монахини Марии)
Из книги воспоминаний А. А. Танеевой. 2 января 1915 г. на железнодорожных путях «Царское Село – Петербург» произошла авария.
«Я ушла от Государыни в 5 ч. и с поездом поехала в город. Села в первый вагон от паровоза, первого класса; против меня сидела сестра Кирасирского офицера, г-жа Шиф. В вагоне было много народа.
Не доезжая 6 верст (6,4 км) до Петербурга, вдруг раздался страшный грохот, и я почувствовала, что проваливаюсь куда-то головой вниз и ударяюсь об землю; ноги же запутались, вероятно, в трубы от отопления, и я почувствовала, как они переломились. Я на минуту потеряла сознание. Когда пришла в себя, вокруг были тишина и мрак. Затем послышались крики и стоны придавленных под осколками вагонов раненых и умирающих. Я сама не могла ни пошевельнуться, ни кричать; на голове у меня лежал огромный железный осколок, и из горла текла кровь. Я молилась, чтобы скорее умереть, так как невыносимо страдала.
Через некоторое время, которое казалось мне вечностью, кто-то приподнял осколок, придавивший мне голову, и спросил: "Кто здесь лежит?". Я ответила. Вслед за этим раздались возгласы; оказалось, что нашел меня казак из конвоя Лихачев. С помощью солдата железнодорожного полка он начал осторожно освобождать мои ноги; освобожденные ноги упали на землю - как чужие. Боль была нестерпима. Я начала кричать.
Больше всего я страдала от повреждения спины. Перевязав меня под руки веревкой, они начали меня тащить из-под вагонов, уговаривая быть терпеливой. Помню, я кричала вне себя от неописуемых физических страданий. Лихачев и солдат выломали дверь в вагоне, переложили меня на нее и отнесли в маленькую деревянную сторожку неподалеку от места крушения. Комнатка была уже полна ранеными и умирающими. Меня положили в уголок, и я попросила Лихачева позвонить по телефону родителям и Государыне.
Четыре часа я лежала на полу без всякой помощи. Прибывший врач, подойдя ко мне, сказал: "Она умирает, ее не стоит трогать!". Солдат железнодорожного полка, сидя на полу, положил мои сломанные ноги к себе на колени, покрыл меня своей шинелью (было 20 градусов мороза), шуба моя была порвана в куски. Он же вытирал мне лицо и рот, так как я не могла поднять рук, и меня рвало кровью.
Часа через два появилась вдруг Княжна Гедройц в сопровождении Княгини Орловой. Я обрадовалась приходу Гедройц, думая, что она сразу мне поможет. Они подошли ко мне; Княгиня Орлова смотрела на меня в лорнетку, Гедройц пощупала переломленную кость под глазом и, обернувшись к Княгине Орловой, произнесла: "Она умирает" и вышла.
Оставшись совершенно одна, так как остальных раненых уносили, я только молилась, чтобы Бог дал мне терпение. Только около 10 час. вечера по настоянию генерала Ресина, который приехал из Царского Села, меня перенесли в вагон-теплушку какие-то добрые студенты-санитары. Я видела в дверях генерала Джунковского, и, когда меня положили на пол в вагоне, пришли дорогие родители, которых вызвали на место крушения. Папа плакал.
Вновь появилась Княжна Гедройц; она вливала мне по капле коньяку в рот, разжимая зубы ложкой, и кричала в ухо: "Вы должны жить!". Но я теряла силы, страдала от каждого толчка вагона, начались глубокие обмороки. Помню, как меня пронесли через толпу народа в Царском Селе, и я увидела Императрицу и всех Великих Княжон в слезах. Меня перенесли в санитарный автомобиль, и Императрица сейчас же вскочила в него; присев на пол, она держала мою голову на коленях и ободряла меня; я же шептала ей, что умираю.
По приезде в лазарет Гедройц вспрыснула мне камфару и велела всем выйти. Меня подняли на кровать; я потеряла сознание.
Когда пришла в себя, Государыня наклонялась надо мной, спрашивая, хочу ли я видеть Государя. Он пришел. Меня окружили Их Величества и Великие Княжны.
Я просила причаститься, пришел священник и причастил меня Святых Таин. После этого я слышала, как Гедройц шепнула, чтобы шли со мной прощаться, так как я не доживу до утра. Я же не страдала и впала в какое-то блаженное состояние. Помню, как старалась успокоить моего отца, Государь держал меня за руку и, обернувшись, сказал, что у меня есть сила в руке... Помню, как вошел Распутин и, войдя, сказал другим: "Жить она будет, но останется калекой". Замечательно, что меня не обмыли, не перевязали в эту ночь. Меня постоянно рвало кровью; мама давала мне маленькие кусочки льда и я осталась жить.
В 9 часов утра на следующее утро мне дали хлороформу и в присутствии Государыни сделали перевязку; от тяжких страданий я проснулась, когда меня поднимали на стол, и снова меня усыпили. С первого дня у меня образовалось два огромных пролежня на спине. Последние шесть недель я день и ночь мучилась нечеловеческими страданиями. Мучилась я особенно от раздавленной правой ноги, где сделался флебит, и от болей в голове - менингита; левая, сломанная в двух местах, нога не болела.
Затем сделалось травматическое воспаление обоих легких. Гедройц и доктор Боткин попеременно ночевали в лазарете, но первую не смели будить, так как тогда кричала на меня же, умирающую. Сестры были молодые и неумелые, так что ухаживать за мною приходилось студентам врачам. После десяти дней мучений мать выписала фельдшерицу Карасеву, которая принимала всех детей у моей сестры, и если я осталась жива, то благодаря заботливости и чудному уходу Карасевой. Гедройц ее ненавидела. Она же не допустила профессора Федорова меня лечить, сделав сцену Государыне.
Государыня, дети и родители ежедневно посещали меня. Императрица привозила мне ежедневно завтрак, который я отдавала моему отцу, так как сама есть не могла. Она и дети часто напевали мне в полголоса, и тогда я забывалась на несколько минут, а то плакала и нервничала от всего. Государь первое время тоже приезжал ежедневно; посещения эти породили много зависти: так завидовали мне и в те минуты, когда я лежала умирающая! Государь, чтобы успокоить добрых людей, стал сначала обходить госпиталь, посещая раненых и только потом спускался ко мне.
Многие друзья посещали меня. Приехала сестра из Львова, куда ездила к мужу, и брата отпустили на несколько дней с фронта. Приходил и Распутин. Помню, что в раздражении спрашивала его, почему он не молится о том, чтобы я меньше страдала.
После двух месяцев мои родители и Карасева настояли, чтобы меня перевезли домой. Там, по просьбе друзей, меня осмотрел профессор Гагенторн. Он так и развел руками, заявив, что я совсем потеряю ногу, если на другой же день мне не положат гипсовую повязку на бедро. Два месяца нога моя была только на вытяжении, и лишь одна голень в гипсовой повязке; сломанное же бедро лежало на подушках.
Гагенторн вызвал профессора Федорова. Последний, чтобы быть приятным Княжне Гедройц и косвенно Государыне, которая верила ей, не желал вмешиваться в неправильное лечение. Гагенторн не побоялся высказать свое мнение и очень упрекал Федорова. Оба профессора, в присутствии Ее Величества, в моей маленькой столовой на столе положили мне гипсовую повязку. Я очень страдала, так как хлороформа мне не дали. Государыня была обижена за Гедройц и первое время сердилась, но после дело обошлось. Гедройц перестала бывать у меня, о чем я не жалела.
Каждый день в продолжение почти 4 месяцев Государыня Мария Феодоровна справлялась о моем здоровье по телефону. Многие добрые друзья навещали меня. Ее Величество приезжала по вечерам. Государь был почти все время в отсутствии. Когда возвращался, был у меня с Императрицей несколько раз очень расстроенный тем, что дела наши на фронте были очень плохи. Помню, как тронута я была, когда на Страстной неделе Их Величества заехали проститься со мной до исповеди. Доктора пригласили сильного санитара по фамилии Жук, который стал учить меня ходить на костылях. Он же меня вывозил летом в кресле во Дворец и в церковь, после шести месяцев, что я пролежала на спине».
Анна Александровна после железнодорожной катастрофы осталась калекой и вынуждена была пользоваться костылями или медленно передвигаться с помощью прочной палки. Боль от сломанного бедра, ног, позвоночника давали знать до конца ее жизни.
Лежащая под обломками вагона, умирающая, она рассчитывала на помощь Гедройц, но не получила.
Доктор Вера Игнатьевна Гедройц: имела высокую, выше многих мужчин, грузную фигуру, говорила низким голосом и обладала большой физической силой. Носила брючный костюм, пиджак с галстуком, мужские шляпы, шубу с бобровым воротником, коротко стриглась. Много курила, среди любимых развлечений были игра на бильярде, стрельба в тире, охота и верховая езда. Периодически говорила о себе в мужском роде.
В лазарете, не вняв просьбе Государыни Александры Федоровны, Гедройц не допустила известного хирурга, профессора Федорова к лечению Анны Александровны. Мучаясь от болей и обстановки, в которой она находилась, она ждала случая избавиться от Гедройц и выбрать самой врача.
Уже дома профессор Гагенторн установил всю трагичность неправильного лечения. Со своей стороны он сделал все возможное, чтобы предотвратить последствия лечения в лазарете. В придворных кругах не без основания говорилось, что Гедройц умышленно при лечении установила ногу в неправильное положение (Журнал Apu-lehti, №50, 1958 v. Хельсинки).
Государыня, Великие Княжны и Анна Александровна окончили курсы сестер милосердия под руководством доктора Гедройц. Анна Александровна и тогда не любила ее. Добрая и отзывчивая к чужому несчастью, жертвуя своим благополучием ради других, по словам Анны Александровны, Гедройц - самодовольная, грубая и дерзкая по отношению к больным - была полной противоположностью ей. Известны ее революционные настроения. Перед утверждением Гедройц на столь высокую должность старшего ординатора Царскосельского Дворцового госпиталя, проведенная проверка выявила ее связь с революционными кругами. Позже она примкнула к революционерам.
Жизнь Анны Александровны, в тайном монашеском постриге Марии, была поистине жизнью мученицы. Клевета и унижение, зависть и злоба людей не оставляли ее до конца жизни. Настрадавшись, насколько человек и женщина могут страдать, она в конце своей жизни желала жить в молчании, забытой и одинокой, предав себя в руки Милосердного Господа. «На Бога уповах, не убоюся, что сотворит мне человек»(Псалом 55:12).
Из письма Государыни 6 (19) апреля 1918:
«"Твой Крестный путь принесет тебе Небесные награды, родная, там будешь по воздуху ходить, окруженная розами и лилиями. …Через Крест к славе, все слезы тобою пролитые, блестят как алмазы на ризе Божией Матери; ничего не теряется, хорошее и плохое, все написано в книге жизни каждого; за все твои мученья и испытания Бог тебя особенно благословит и наградит. "Кто душу свою положит за друзей своих". …Бог попустил эту страшную ругань, клевету, мучения — физические и моральные, которые ты перенесла. …А те, кто по стопам Спасителя идут, те больше страдают».
Из книги воспоминаний А. А. Танеевой. «Страницы из моей жизни». Глава IX. Париж, 1922 г
