О монахах-самочинниках: начало подвига - послушание
К духовнику пришел молодой человек в подряснике, поверх которого был накинут легкий летний плащ, и сказал, что хочет побеседовать с ним. Он назвался послушником одного из сибирских монастырей, вернее, скита, где жило несколько человек братии...
...Духовник удивился:
– Странно, что отпускают послушника из монастыря, не назначив точный срок для его возвращения... Может быть, вас просто исключили из обители?
Посетитель ответил:
– Я как раз хотел побеседовать с вами по этому поводу.
Духовник спросил:
– А благословил ли вас ваш игумен говорить со мной о том, что относится к его компетенции?
Послушник ответил:
– Игумен разрешил мне поехать по монастырям и святым местам. Он сказал: «Если тебе не нравится здесь, у нас, то пойди, посмотри, как живут монахи в других обителях. Если там понравится, то можешь оставаться, и я пришлю тебе нужный документ. Но вряд ли тебя где-нибудь будут терпеть. Пойди, побеседуй, посмотри, а если в течение полугода надумаешь вернуться к нам, то я приму тебя. Я жалею твою молодость, боюсь, что ты пропадешь в миру. А в старину в монастырях так не делали, тогда говорили: не хочешь слушаться – от ворот поворот».
Духовник сказал:
– К такому доброму игумену я сам бы пошел послушником. Я советую тебе принять все случившееся с тобой как бесовское искушение, дать игумену телеграмму, что ты возвращаешься, и немедленно отправиться назад.
Послушник заметил:
– В Библии написано, что мудрый человек не отвечает, не выслушав. Поэтому сначала выслушайте меня.
Духовник сказал:
– Ну, раз так, то «валяй», ведь у нас язык без костей.
Послушник ответил с обидой:
– Я шел к вам с открытой душой, хотел рассказать все, что у меня наболело. Я думал, что вы выслушаете и поймете меня, а вы вместо этого сказали: «Валяй», и у меня теперь пропало все настроение говорить, как будто меня окатили холодной водой.
Духовник сказал:
– Если у тебя испортилось настроение, то приходи в другой раз.
Послушник не согласился:
– У меня настроение уже давно испорчено игуменами и духовниками, но все-таки я соберусь с духом и расскажу вам, и вы поймете, что нельзя обращаться так с человеком, который пришел просить совета и сочувствия.
Он начал рассказ:
– Мои родители были верующими людьми и хотели, чтобы я получил духовное образование. Я уже с детства свыкся с мыслью, что буду священником. После армии я пошел учиться в семинарию. Это было небольшое училище, где находилось двадцать воспитанников. После 90-х годов во многих епархиях были созданы такие семинарии, поскольку не хватало священников для открывающихся храмов. Там, в семинарии, я познакомился с книгами Феофана Затворника , Игнатия (Брянчанинова) и с «Добротолюбием» ,– одним словом, меня потянуло к монашеской жизни. Стали открываться и строиться монастыри, я решил оставить семинарию и найти приют в одном из них. Епископ, которому я сказал об этом, выслушал меня и затем ответил: «Сначала окончи семинарию, а потом будет видно. Может быть, монашество твое призвание, а может быть,– искушение; во всяком случае, не торопись, никто тебя насильно рукополагать в священники не будет, и ты можешь, проверив себя, более трезво решить, что тебе делать». Но я стал просить и настаивать. Наконец по прошествии нескольких месяцев епископ сказал: «Получай свои документы и справку, что ты окончил годичный курс семинарии. Устраивайся где хочешь, только не в моей епархии».
Не буду рассказывать вам о том, как я оказался в Сибири и поступил в число братии строящегося монастыря. Нужно было возобновить полуразрушенный храм и построить братский корпус, поначалу хотя бы на несколько человек. Мы трудились вместе с нанятыми рабочими, а игумен таскал камни наравне с нами. Но вот первые работы закончились, храм был освящен, и в нем ежедневно стали проводиться службы. Жили мы небогато, но народ не оставлял нас. Я думал, что теперь у меня будут условия жить по «Добротолюбию» и заниматься внутренним деланием. Но меня определили на кухню, так что даже службу приходилось слышать урывками, и весь день проходил в хлопотах. В семинарии я имел больше времени молиться в храме и читать святоотеческие книги. Я попросил игумена дать мне другое послушание. Он перевел меня в просфорню. Там, кроме просфор, приходилось еще печь хлеб для братии и посетителей. К тому же мне давали различные послушания, так что я постоянно был занят. Тогда я решил обратиться к игумену с письмом. Я сделал выписки из наставлений святых отцов о том, какой должна быть монашеская жизнь, и написал проект распорядка дня в монастыре. Я думал, что игумен не читал «Добротолюбие» и мое письмо заставит его задуматься. Прошло несколько дней. Я ждал, что игумен вызовет меня, чтобы побеседовать со мной, но он вел себя как ни в чем не бывало. Наконец я сам спросил его, прочитал ли он мое письмо. Игумен ответил: «А я думал, что ты принес на рецензию семинарское сочинение». Через некоторое время я написал второе письмо; потом обличил его при братии. Тогда он сказал: «Поезжай, посмотри, как живут в других монастырях. Если не найдешь игумена по своему сердцу, который бы слушал тебя, то приезжай назад».
Духовник сказал:
– Недавно я получил письмо от знакомого священника с Урала. Я прочитаю небольшой отрывок из него. Послушай, о чем он пишет.
«В моей жизни был такой случай. Несколько монахов заявили игумену, что хотят вести более аскетический образ жизни, чем в монастыре: трапезовать раз в день, класть по 500 поклонов, нe выходить за ограду монастыря после вечернего правила, половину ночи молиться и не разговаривать друг с другом, а общаться больше знаками. Игумен не благословлял на такую аскезу, но они настаивали. Тогда игумен сказал: «Даже от святых настоятелей, таких, как преподобный Сергий Радонежский, уходили недовольные монахи, и он не препятствовал. Я разрешаю вам отделиться от нас и устроить отдельно скит. Сами составьте себе монашеский устав и живите, как в Фиваиде». Недалеко в лесу они основали себе небольшой скит. Прошло несколько месяцев. Я вижу двух из этих монахов в городе: идут и о чем-то оживленно разговаривают между собой. Прошло еще некоторое время, и я узнал от своих знакомых, что эти «аскеты» вообще зачастили в город. Я решил посмотреть, как идет их жизнь: может быть, действительно нужда вывела их за ограду скита – для покупки провизии или лекарства, кто знает; хотя обычно в таких случаях находятся люди, которые с удовольствием помогают монахам в житейских нуждах. Я пришел к ним в скит, как к старым знакомым. По их уставу они не должны были говорить между собой, да и со мной, кроме непосредственного и неотложного дела. Но разговор зашел о церковных новостях, затем перешел на политику. Я спросил: «Когда вы начинаете вечернее правило?». Они ответили: «Мы несколько изменили устав, и теперь каждый читает правило у себя в келии, но сегодня мы соберемся на молитву вместе». Это вечернее правило заключалось в чтении лишь повечерия. Затем они стали расходиться из храма, вернее, пошли снова на кухню. Я спросил: «Вы, кажется, установили канон: после повечерия читать акафисты и Иисусову молитву половину ночи, а затем молча идти в свои келии?». Скитяне ответили: «Ради гостей мы отменяем эти правила». Я сказал: «Благодарю за такое уважение, но можете не стесняться меня и не оставлять того, что вами принято».
Духовник продолжал:
– В Библии написано: «Непослушный похож на опавший лист» . Вначале лист зеленый, его трудно отличить от висящего на дереве, но, не питаясь соком ствола, он быстро увядает и превращается в прах. Скоро иссякла ревность этих монахов-самочинников, и они стали вести себя как мирские люди. Поэтому святые отцы говорили, что послушание выше поста и молитвы. Скажи мне по совести: когда ты ушел из монастыря, то стал ли больше молиться? Когда ты освободился от послушания, которое тебе казалось игом, то потекла ли Иисусова молитва в твоем сердце?
Послушник помолчал и, не отвечая на вопрос, сказал:
– А разве можно слушаться, когда говорят не по Богу? Я сравниваю слова игумена со словами преподобного Исаака Сирина и вижу в них большую разницу. Кого же, по-вашему, я должен слушать? Неужели игумен лучше знает духовную жизнь, чем Исаак Сирин?
Духовник сказал:
– Думаю, что монашескую жизнь, особенно пустынножительство, лучше знает преподобный авва Исаак. Но если бы он взял тебя в ученики, то ты убежал бы от него через два дня, не выдержав ни его поста, ни бдения. Те состояния, о которых писал преподобный Исаак, основаны на подвигах, в том числе и телесных, а у тебя их заменяет твое собственное воображение. Для нас началом подвига является послушание игумену. Впрочем, это начало, не имеющее конца. Что касается вашего игумена, то он как раз исполняет святоотеческую заповедь: «Если молодой монах захочет забраться на небо, то схвати его за ногу и стяни вниз,– это для него полезно».
Послушник спросил:
– Я читал о послушании в последние времена в пятом томе у святителя Игнатия, где он пишет о том, что от неопытных старцев можно пострадать так же, как от неопытных врачей. Кто лучше знает, что такое послушание: святитель или наш игумен?
Духовник ответил:
– Что касается твоего послушания, то, несомненно, лучше знает твой игумен, чем святитель Игнатий.
Послушник огорчился:
– Я пришел разрешить свой вопрос, а вы иронизируете надо мной.
Духовник вздохнул:
– Ты пришел не для того, чтобы разрешить вопросы, а для того, чтобы услышать от меня подтверждение своим ложным мнениям и таким образом оправдать перед самим собой свое дезертирство из монастыря. Что же касается иронии, то ты сам смеешься над собой, не понимая того. Впрочем, я отвечу на твое недоумение. Предположим, что у тебя в руках метеорологическая карта какой-то области, со схемами и прогнозами. Можешь ли ты определить по ней, какая сегодня будет погода в том или ином селении? Или это точнее определит, выйдя на крыльцо своего дома, простой крестьянин, живущий в том селе? Святитель Игнатий делится опытом с читателями своих книг, насчитывающими уже несколько поколений, а игумен имеет дело с конкретным человеком, в данном случае лично с тобой. Разумеется, цель всякого послушания – приближать человека к Богу, и поэтому оно должно быть согласным с заповедями Евангелия. Но в чем игумен мешал тебе исполнять волю Божию?
Послушник сказал:
– Он давал мне послушания, которые почти не оставляли времени для молитвы, а когда оставалось время, то я от усталости едва не падал с ног. Если я обращался к нему с каким-нибудь духовным вопросом, то он отвечал кратко, на ходу или говорил с той же иронией: «Когда мы восстановим монастырь, то откроем в нем духовную академию. К нам будут приезжать профессора из столицы и преподавать богословие, и ты вдоволь наговоришься с ними, а теперь думай, чтобы у тебя на просфорне хлебы хорошо пропеклись и не подгорели».
Духовник заметил:
– Как я понимаю, у тебя две претензии к игумену. Во-первых, у тебя не было достаточно времени, чтобы читать святоотеческую литературу и заниматься молитвой в уединении. Во-вторых, ты был недоволен тем, что игумен забыл, что ты окончил один курс семинарии, и уравнял тебя с другими и, вместо того чтобы назначить тебя катехизатором и проповедником, послал на кухню. А между тем святитель Василий Великий допускает уход из монастыря лишь в том случае, если игумен – еретик.
Послушник возразил:
– Нет, наш игумен православный и против Евангелия никого не учит. Но сама монашеская жизнь имеет свои особенности и правила, а послушник – тот же монах, только еще не принявший пострига и проходящий испытание. Образ жизни у послушника и монаха должен быть одинаковым. А игумен не давал возможности заниматься непрестанной молитвой. Я целый день проводил в делах и бегах. Разве это правильно? Некоторые миряне имеют больше возможности для уединения и молитвы, чем я в монастыре.
Духовник ответил:
– Это самообман. Василий Великий пишет, что, кроме словесной молитвы, есть еще состояние души, когда она при всяком деле обращена к Богу. Это то состояние, когда душа не увлечена и не поглощена заботами, а отталкивается от внешнего и посвящает все свои труды Богу. Но давай остановимся на первом виде словесной молитвы, исполнение которой в монастыре кажется тебе затруднительным, и оттого жизнь в обители – бесплодной. Ты забыл о том, что молитва – это средство для стяжания благодати, это путь к Богу, а через благодать осуществляется само богообщение. Я приведу тебе пример. Ты, наверное, читал, что в древности был вид боевого корабля, называвшийся галерой, парусное и гребное судно. Когда не было попутного ветра, то гребли веслами, чаще всего этот тяжкий труд исполняли рабы и каторжане. Когда дул попутный ветер, то на галере поднимали паруса и она летела быстро, как морская птица. Труднее всего было гребцам, когда ветер был встречный: они гребли изо всех сил, но корабль еле-еле продвигался вперед, а нередко порывы бури отбрасывали его назад, как легкую щепку. Твои труды в стяжании молитвы – труд гребцов, а попутный ветер – монастырское послушание. Находящиеся в миру могут трудиться над молитвой продолжительное время, но поскольку они не отсекают своей воли, то в душе у них смятение, и молитва еле-еле пробивается сквозь тучи помыслов, как галера без попутного ветра не может быстро продвигаться вперед. Если сказать несколько грубо, то у живущих в миру и находящихся в постоянном общении с людьми, обремененными заботами и обуреваемыми страстями, молитва получается более низкого качества, то есть им трудно соединить ум и сердце с ее словами.
Человек же, который отдал себя послушанию, похож на корабль, гонимый попутным ветром. Может быть, меньше трудов прилагают гребцы, но за них несет галеру наполненный ветром парус. Кто в послушании – полном и нелицемерном, тот тем самым освободил свой ум от помыслов, которые, как пиявки кровь, пьют силы души. Эти помыслы, противостоящие друг другу, увлекаемые и колеблемые страстями – причем человек взвешивает, обдумывает, принимает, отвергает, придумывает или, словно в тяжелой дремоте, рассматривает картины своей фантазии,– не могут дать душе покоя и мира. Душа находится в постоянном сомнении, страхе, в состоянии неопределенности. Страсти, действующие в глубине души, наполняют ее какой-то мутью. Усмирить змея, таящегося в глубинах сердца, и связать его может только благодать Божия. А послушанием, как жертвой Богу, скоро приобретается благодать, которая молится вместе с человеком в его сердце. Искренний послушник, как только начинает молитву, уже ощущает действие благодати – как радость. Затем она становится похожей на тепло, которое согревает душу, а иногда и тело. Далее благодать является как свет, дающий человеку такую легкость, словно сброшены с него все заботы и само тело его стало другим. Он похож на опьяненного, только не земным, а небесным вином, которое не затуманивает сознание, а очищает его и делает прозрачным, подобным кристаллу.
Послушание – и начало, и конец духовной жизни. Послушник посвящает Богу не только труды и время, но и самого себя. Не монастырские труды мешают молитве, а гордость, которая говорит: «Если бы у тебя было время, то своими силами ты добился бы того, чего достигали святые подвижники», забывая, что святые учили отвергать свою волю перед наставниками и друг перед другом. В молитве монаху мешает не труд, а тщеславие своим трудом или корыстолюбие, ради которых он трудится. Именно эти страсти приковывают его к земле. А монах, имеющий послушание, работает так, как если бы он трудился для Самого Господа, но в то же время смотрит на свой труд бесстрастно, не привязываясь к нему сердцем. У истинного послушника во время труда рождается в сердце молитва. Если человек пребудет в послушании лишь несколько дней и затем умрет, то это послушание спасет его навеки. Разумеется, мы говорим о мужественном, решительном и твердом послушании. Если человек будет готов для внутренней молитвы и безмолвия, то Господь даст ему внешние условия, по сказанному в псалме: Даст ти Господь по сердцу твоему, и весь совет твой исполнит . Если же мы с тобой, отринув труд и послушание, станем безмолвствовать в своих келиях, то будем подобны преждевременно родившемуся ребенку: или же мы не перенесем безмолвия и упадем в пучину страстей глубже, чем мирские люди, или же повредимся умом.
Есть, если помнишь, еще одно состояние галеры – когда дует встречный ветер. Это состояние непослушного монаха, который ропщет на игумена, спорит, доказывает свою правоту, самовольно трудится, но ветер непослушания и гордыни отгоняет его корабль назад. Поэтому Иоанн Лествичник говорит о том, что лучше непокорного монаха выгнать из монастыря, чем оставить в монастыре, творящим свою волю .
Человек больше всего теряет благодать от следующих грехов: мирской – от блуда, монастырский монах – от своеволия, а пустынник – от забвения молитвы.
Послушник спросил:
– О самом послушании подвижники писали неодинаково: Игнатий (Брянчанинов) предостерегал от неопытных старцев, которые могут повредить душе, а Феофан Затворник настаивал на послушании. Кто же из них прав?
Духовник ответил:
– Не нам судить об их духовной высоте. Но каждый из них писал от своего опыта. Святитель Игнатий был похож на человека, который советовал больному внимательно присмотреться к врачу, прежде чем отдать себя в его руки, и предостерегал от неопытных и незнающих врачей, которые смело берутся делать операции даже на человеческом сердце. А Феофан Затворник говорил о том, что без врача самому излечиться от болезни трудно, даже имея в руках медицинский справочник. Кто из них прав? Я думаю, что они дополняют друг друга. Но в самом главном, в том, что послушание необходимо, они согласны. Ты думаешь, что лучше знаешь волю Божию, чем игумен,– в этом начало твоего падения. Сейчас, покинув монастырь, ты похож на Адама, изгнанного из рая. Только ты свой земной рай покинул добровольно и не плачешь при воспоминании о нем, как Адам. Но после смерти будешь плакать, когда увидишь, что мог бы иметь и потерял. Поэтому возвращайся назад и упади в ноги игумену.
Послушник покачал головой:
– Может быть, я и сделаю так, но сначала я хочу посетить святые места и поклониться им.
Духовник возразил:
– Поклониться ты можешь, а приобщиться их святости вряд ли. Непослушное сердце с трудом воспринимает благодать – так камень не может впитать в себя воду. Сначала сломи свой дух, а затем, если Господу будет угодно, придешь сюда снова, но уже не один, а со своим Ангелом-хранителем.
Послушник спросил:
– А разве вы прозорливы, что видите Ангела-хранителя и знаете, находится он около меня или нет?
Духовник ответил:
– Ангела я не вижу, а беса вижу, поэтому не искушай меня, а иди восвояси.
Архимандрит Рафаил (Карелин). В поисках истины.
