Не завидуй же благополучию и не унывай в бедствии
Святитель
Филарет (Дроздов). Обходись с земным богатством, как с гостем, которого
надо с честью принять и с честью проводить. Напоминай себе часто, что через
недолгое время или богатство тебя оставит, или ты оставишь богатство. Если и
естественно желать лучшего на земле, то несогласно с разумом искать оного с
забвением и утратой наилучшего Небесного. Кто решительным направлением своей
воли, склонностью к страстям совратился и двинулся на путь неправый, на путь
стяжания богатства, роскоши, тщеславия - тот легко и неприметно катится по
этому наклонному пути, не примечая, что этот наклонный путь простирается до
самого ада. Искусство все превращать в золото отнюдь не так важно, как
искусство превращать мертвое золото в живую и от смерти избавляющую добродетель.
Житейское попечение связывает наш ум, обременяет его тяжкими земными
пристрастиями, покрывает его силой помыслов чувственных, суетных и нечистых; из
орла, которому надлежало бы в чистом воздухе зреть на Солнце истины духовной и
божественной, превращает его в крота, роющегося в земле, в прахе и тлении дел
житейских, плотских, чуждых для духа. Кто хочет плыть, тому прежде надлежит
отвязать или, для скорости, отсечь веревку, которой лодка его прикреплена к
берегу. Кто желает действительно быть на пути к Небу, тому необходимо или
постепенно, со вниманием и усилием разрешить, или, если боится закоснеть и если
чувствует в себе довольно силы, решительным ударом отсечь все страстные, земные
привязанности. Надобно освободиться от похотей плоти, чтобы предаться влечению
духа. Надобно попрать ногами земное, чтобы мудрствовать горняя. Надобно
извергнуть из сердца мир, лежащий во зле, чтобы нашлось в нем довольно
пространства для безпредельной любви к безконечному Богу. Сколько различных
искусств, веществ, орудий употребляет разумный человек для того, чтобы
наполнить малое и несмысленное чрево! Как унижается разум, когда истощается в
изобретениях, чтобы дань, ежедневно требуемая чревом, как неумолимым владыкою,
была ему приносима как можно в большем изяществе и была им приемлема как можно
в большем количестве! И как насмехается над этим раболепствующим разумом чрево,
концом всех его забот об изяществе полагая нечистоту и смрад! Что значит та
гордость, с которой имеющий на себе дорогую одежду едва удостаивает взора покрытую
рубищем или полураздетую нищету, равно как и то непостоянство, с которым он так
часто меняет наряды? Не есть ли это нечто подобное тому, как если бы больной
вздумал тщеславиться множеством своих струпов и красотою перевязок; или если бы
раб, принужденный носить оковы, желал иметь их в великом числе и сделанными как
можно искуснее? Наша одежда есть произведение беззакония; она есть обвязывание
греховной раны, притом не содержащее целебного елея; она есть слабое средство
для кратковременного сохранения осужденного тела от действия стихий,
совершающих его казнь; она есть прикрытие нравственного безобразия,
соделавшегося естественным; она есть защита от стыда телесной наготы,
изобретенная обнаженным в совести человеком; она есть видимый знак человека-преступника;
она есть всеобщий и всегдашний траур, наложенный раскаянием смерти первобытной
непорочности; она есть знамя победы нашего врага, которое он выставил наружу,
овладев нашей внутренностью. В ад можно прийти или упасть, хотя того не хочешь
и не думаешь о том; на Небо нельзя взойти, когда не хочешь и не думаешь о том.
Наша леность неохотно принимает примеры долготерпения в вере. Она охотнее ищет
примеры, подтверждающие, что спастись можно легко и скоро. И благополучие может
быть опаснее бедствия, и бедствие спасительное благополучия. Не завидуй же
благополучию и не унывай в бедствии. Где недостает истинного блага, там
истинное благополучие, конечно, немыслимо.
