Женский патерик
Митерикон – «женский вариант» Патерика, то есть собрание изречений св. жен-подвижниц. Митерикон предваряет наставление аввы Исайи о внешнем уставе монашеской жизни и замыкает его же рассуждение о внутренней жизни монахинь.
В Х веке Митерикон составил инок (авва) Исаия и представил его «пречестной монахине Феодоре». Его нашел и перевел святитель Феофан Затворник.
Авва Исайя пишет Феодоре: «Каково зрелище лугов, кои исполнены всякаго рода цветами, такова и настоящая моя книга, священное и сладчайшее чадо. В ней найдешь ты все цветы добродетелей – внимание ума и поучение сердечное, к уцеломудрению твоему и спасению души твоей, если хочешь. Собрав лучшие духовные цветы безсмертнаго луга или рая, добрая сестра моя и верное чадо, я посылаю тебе сплетенный венец, чтобы, ощутив благоухание его, ты потекла путем добродетелей, и усокровиществовала душе своей некрадомое богатство. Господь славы да будет с тобою».
Блаженная Мелания разсказывала: одному брату, желавшему оставить мир, препятствовала в том собственная его мать; но он не оставил своего намерения и не переставал докучать ей, говоря: спасти хочу душу мою. Не могши при всем старании воспрепятствовать ему, мать дала наконец ему позволение. Но удалившись от нея и сделавшись монахом, он в нерадении иждивал жизнь свою. Случилось, что мать его умерла, а чрез год заболел и он болезнию великою, так что врачи отчаялись в жизни его. Тогда, быв в изступлении, он восхищен был на суд, и увидел мать свою между осужденными. Заметив его, она с изумлением сказала: «сын мой! что это и ты осужден в это место? – Где же слова твои, кои говорил ты: спасти хочу душу мою?» – Пристыженный тем, что слышал, в скорби стоял он, не имея что отвечать ей. – Но вдруг послышался глас, говорящий: «возьмите сего отсюда! я послал вас за другим монахом, одного с ним имени, который живет в такой-то обители.» – Тем кончилось видение, и брат, пришедши в себя, разсказал предстоящим все. В подтверждение же и уверение в истине сказаннаго, уговорил одного брата сходить в обитель, о коей слышал, и посмотреть, почил ли тот брат, который носил одно с ним имя. – Посланный нашел, что он точно почил. – Больной же, оправясь и укрепясь, пошел в затвор и сидел в безмолвии, заботясь единственно о спасении души своей, – каясь и плача о том, что прежде жил в нерадении. И такое было у него сокрушение, что многие умоляли его послабить себе немного, опасаясь, – не приключилось бы ему какого вреда от безмернаго плача. Но он не хотел утешиться, говоря: если я не снес укора матери своей, – как пред Христом и св. Ангелами снесу я стыд в день суда?
***
Блаженная Феодора разсказывала: одну девственницу, престарелую летами и преуспевшую в страхе Божием, спросила я о причине ея удаления от мира, и она вздохнув, так начала мне говорить: отец у меня был кроток и тих, но немощен телом, так что всю почти жизнь пролежал в постели. Впрочем когда бывал здоров, работал смиренно в поле, и терпеливо собирал нужное для дома. – Вел он такую уединенную жизнь, что редко с кем входил в беседу в селении нашем, и так любил молчание, что тем, кои не знали его, казался немым. Мать же моя была совершенно противнаго нрава; о всем любопытствовала и за пределами отечества; когда говорила, то казалось все тело ея было языком; со всеми почти ссорилась и бранилась; любила пить вино, водилась с развратниками и разоряла дом. Между тем не знала болезни, во всю жизнь свою была очень здорова. – Наконец отец мой, истощенный долговременными болезнями, умер. Вслед за сим возмутился воздух, начались страшные громы и молнии, бури и дожди, – так что до трех дней не могло быть предано земле тело его. Тогда все в селении, качая головами, говорили: какое зло безвестно крылось между нами! Верно это враг Божий, когда сама тварь не дает нам предать его земле. Но чтоб не затлело тело его и не причинило вреда, хотя с трудом, под дождем и бурею, решились похоронить его. – Мать моя, после того получив свободу, предалась еще большему разврату. Но когда потом умерла, погода была ясная, и все кажется споспешествовало светлости ея похорон. – Я осталась в малолетстве. Но когда потом вышла из детскаго возраста, и страсти начали пробуждаться и тревожить мое неопытное сердце, – в один вечер я села и начала помышлять о том, какой избрать мне путь жизни? Идти ли путем отца – в кротости, благочестии и чистоте? – Но, думала я, что пользы было ему от такой жизни? Всегда болезни и скорби, и по смерти земля как-бы не принимала тела его. Если б угодна была Богу такая жизнь, не потерпел бы он столько зол. – Жизнь матери, кажется, вернее. Она жила по всем желаниям сердца, и была всегда здорова, и погребения сподобилась светлаго. Так жизнь матери лучше. Ибо лучше своим глазам верить, и следовать тому, что верно и известно. – Итак мне показалось, что лучше идти путем матери. – Между тем настала ночь, и меня объял сон. – И вот предстает мне в сновидении некто высокий ростом, страшный видом, и грозно спрашивает меня: скажи мне, говорит, какие помыслы в сердце твоем? Дрожа от страха, я не могла и смотреть на него; а он еще более страшным голосом требовал сказать ему, о чем помышляла я. – Отуманенная страхом, я забыла о чем думала, и сказала: я ничего не помню. Тогда он сам напомнил мне все. Обличенная, я созналась в том и просила прощения, предлагая в извинение причину, побудившую меня так подумать. После сего он сказал мне: поди посмотри, какова участь отца твоего и какова – матери твоей, и тогда избери себе что хочешь, – и взяв меня за руку, повел. Ввел он меня в сад, исполненный всякаго рода дерев с плодами, красоты, превышающей всякое повествование.
Когда вошли мы в средину, то нас встретил отец мой и обнял меня, называя любезным чадом. – Я просилась остаться с ним, но он сказал мне: теперь это невозможно, но если пойдешь по стопам моим, то придешь сюда в короткое время. Я опять начала умолять отца; но ангел, введший меня туда, сказал мне: иди теперь посмотри, где мать твоя. И ввел меня в жилище, исполненное мрака и зловония. Там показал он мне печь, горящую огнем и смолу кипящую. Какия-то страшныя лица стояли вокруг печи. Я посмотрела вниз, и увидела мать свою в огне по самую шею. Она скрежетала зубами, жегомая огнем и снедаемая червями. Увидев меня, она возопила: увы мне, чадо мое! увы мне от злых дел моих! – Смешным казалось мне честное твое целомудрие, и за блуд и невоздержание не думала я быть наказанною! – И вот что терплю за кратковременную сладость. Но помоги мне, чадо мое! Вспомни болезни рождения и заботы воспитания, и помоги матери своей! В жалости я протянула было к ней руку, но огнь опалил руку мою, так что от несносной боли я закричала крепко, и проснулась. От крика моего проснулись и бывшие со мною в доме, и прибежав ко мне, спрашивали о причине моего испуга. Я разсказала им виденное, и благодаря человеколюбие Бога, избрала путь жизни отца моего. – Вот что разказала мне честная сестра! Итак зная, какия страшныя муки ожидают грешников, и как отрадны жилища идущих путем заповедей Божиих, положим в сердце своем удаляться от зла и творить благо, да благостию Господа наследуем живот вечный.
***
Одна сестра пришла к блаженной Матроне и спросила ее: что мне делать, меня смущает блудный помысл? – Блаженная отвечала: прости мне, я никогда не была борима демоном блуда. Сестра соблазнилась тем, ибо это выше естества, и вышла не простясь. – Потом пошла к блаженной Феодоре и разсказала ей о том, прибавив: я весьма тем соблазнилась; ибо она сказала то, что выше естества. Говорит ей блаженная: не просто сие сказала тебе раба Божия; но поди, поклонись ей и проси изъяснить тебе силу слова своего. Монахиня встала и пошла к блаженной Матроне. Сотворив ей метание, она сказала: прости мне, что я неразумно сделала, вышедши не по чину. Но прошу тебя, госпожа моя, изъясни мне, как ты никогда не была борима демоном блуда. Блаженная Матрона, улыбнувшись, сказала ей: прости мне! С тех пор, как я стала монахинею, не пресыщалась ни хлебом, ни водою, ни сном, и забота о сих трех помыслах, отягощая меня, не попускает мне чувствовать брани блудной. И монахиня отошла с назиданием
