О равной ответственности
Иером. Пимен
В защиту монашества
На две совершенно противоположных области нравственного бытия разделяют святое и нераздельное поле жизни христианской, – это на область мирскую и область монастырскую.
При этом разделе, в полном благолепии, монастырская область живописно поднимается на высоких горах; ярко освещают ее радостные лучи евангельского света; окрест ее разливается дивное благоухание высших добродетелей христианских; все земное в этой горней области как бы замерло, – и ум, и сердце устремлены в ней, только к небу. Напротив, печально стелется мирская область в низине: над ней распростерт глубокий мрак; в ней слышится только одна тревога суетных дел земли; воздух ее пропитан горечью чувственных, ничтожных наслаждений; нет там слова о добродетели, о высших интересах человека, о Боге, о вечности; все святое, небесное там, как бы не существует: там только земля, одна земля. Контраст положительный, поразительный, особенно в том отношении, что такое плачевное, нравственное состояние мира признается состоянием вполне нормальным и что, по убеждению его почитателей, ему даже нет и вовсе надобности подыматься на монастырскую высоту.
Не так понимали значение мира богомудрые вселенские учители святой Церкви: послушаем со вниманием их святого учения об этом предмете.
Святой Василий великий, архиепископ Кесарий Каппадокийский, об отречении от мира, и вообще о духовном совершенстве, беседовал так: «Человеколюбивый Бог, пекущийся о нашем спасении, дал жизни человеческой направление двоякого рода – то есть, супружество и девство, чтобы тот, кто не в состоянии вынести подвигов девства, вступал в сожитие с женою, зная, впрочем, что и от него потребуется отчет в целомудрии, святости и уподоблении тем, которые в супружестве и при воспитании детей жили свято. Таков был в Ветхом Завете Авраам, который прославился тем, что предпочел Бога и, преодолел чувство жалости, принес в жертву единородного сына, – который двери шатра своего держал отверстыми, готовый к принятию идущих странников, потому что знал заповедь: «продаждь имение, и даждь нищим» (Мф. 19:21). Еще больше сего показали Иов и многие другие, Давид и Самуил. Таковы были в Новом Завете Петр и прочие апостолы, – ибо у каждого человека потребуются плоды любви к Богу и ближнему, и за уклонение от сих, равно и от всех заповедей, всякий понесет наказание, как и Господь обявляет в Евангелии, говоря: «иже любит отца, или матерь паче Мене, несть Мене достоин» (Мф. 10:37), и еще: «кто не возненавидит отца своего и матерь, и жену, и чад, еще же и душу свою – не может Мой быти ученик» (Лук. 14:26). Соглашаешься ли в том, что Евангелие дано и оженившемся? Вот, тебе приведено в ясность, что в послушании Евангелию потребуется отчет у всех людей, – монахи ли они, или живут в супружестве. Для вступившего в брак достаточно и того, что ему извиняется невоздержание, пожелание жены и сожитие с нею; прочие же заповеди, как всем равно узаконенные, не безопасны для нарушителей. И Христос, благовествуя заповеди Отца, обращал речь к живущим в мире. А если и случалось что, вопрошенный наедине, отвечал ученикам Своим, то свидетельствовал, говоря: «а яже вам глаголю, – всем глаголю» (Мар. 13:37). Поэтому и ты, избравший общежитие с женою, не опускай рук, как будто вправе ты предаться миру. Тебе, к улучению спасения, потребно больше трудов и осторожности, потому что избрал себе жилище среди сетей и, под державою отступнических сил, имеешь побуждения ко грехам, и все твои чувства день и ночь напряжены к вожделению их. Посему знай, что не избежишь борьбы с отступником, и не одержишь над ним победы без многих трудов на стражбе евангельских догматов, ибо как возможешь отказаться от ратоборства со врагом, ведя жизнь на самом ратоборном поприще? А это поприще – вся поднебесная земля, по которой кружит и которую обходит враг, как бешеный пес, ища кого поглотить, как узнаём из истории Иова (Иов. 2:2), и поэтому, если отрекаешься от брани с противоборником, то ступай в другой мир, в котором его нет: там дозволено будет тебе отречение от борьбы с ним и безопасное небрежение о догматах евангельских. А если это невозможно, – спеши обучиться ратоборству с ним, в Писании изучая и ратоборное искусство, чтобы тебя, побежденного им, по незнанию, не предали вечному огню.»
Святой Иоанн Златоуст, защищая монашество от современных мирских нападений, приводил следующие доказательства: «Ты вполне обманываешься, если думаешь, что одно требуется от монаха, а другое – от человека мирского. Все различие между ними заключается в том, что один женат, – другой проводит жизнь девственную; во всем же прочем они подлежат общему отчету. Ибо кто всуе гневается на своего брата, монах ли он, или мирянин, одинаково оскорбляют Господа; и кто возрит на жену ко еже вожделети ее, к какому бы сословию он ни принадлежал, подлежит вине прелюбодеяния. Опять, кто клянется, в каком бы сословии он ни состоял, осуждается равным образом. Ибо Христос, когда законополагал о клятве, не сделал тогда никакого различия; Он не сказал: если клянется монах, то его клятва от лукавого, если же мирянин – то нет; но просто и одинаково сказал всем: «Аз же вам глаголю, не клятися всяко» (Мф. 5:34); опять, когда Господь говорит: «горе смеющимся» (Лук. 6:25), Он не прибавляет: «монахам», но дает закон для всех. Так поступает Спаситель во всех Своих великих и дивных заповеданиях. Ибо когда говорит Он: (Мф. 5:3–12): «блажени нищие духом, плачущие, кроткие, алчущие и жаждущиe правды, милостивые, чистые сердцем, миротворцы, терпящие гонение правды ради, слышащие всяк зол глагол, Мене ради», – нигде не упоминает ни имени мирянина, ни имени монаха, – это различие приведено от человеческой мысли; такого различия Священное Писание вовсе не знает: оно хочет, чтобы все проводили монашескую жизнь, даже и женатые. Послушай, чему поучает апостол Павел. Пиша к людям, находившимся в брачном сожитии и воспитывавшим детей, он требует от них всей строгости жития, подобающей монахам. Совершенно отсекая все услаждения, как по отношению к одежде, так и по отношению к пище, он говорит так «жены во украшении лепотном, со стыдением: и целомудрием да украшают себе, не в плетениях, ни златом или бисерми, или ризами многоценными» (1Тим. 2:9), и опять: «питающаяся же пространно жива умерла» (1Тим. 5:6), и опять: «имеюще пищу и одеяние, сими довольни будем» (1Тим. 6:8). Чего более мог бы кто потребовать и от монахов?
Когда же наставляет воздерживать язык, такие опять строгие постановляет законы, какие и самим монахам не легко исполнить. К одной и той же высоте совершенства следует восходить всем людям; – и это-то служит к развращенно мира, что мы думаем, будто бы только одним монахам нужна внимательная, строгая жизнь, а прочим можно жить в нерадении. Нет, нет: поистине одно и тоже, любомудрие требуется от всех: это я весьма (στρὅδςα) утверждаю; и не я, но хотяй судити нас (Господь). Теперь мне нужно показать еще, что жизнь монахов не привлекает на себя больших наказаний, но что и мирские, совершающие те же преступления, подлежат за них равным наказаниям с монахами, ибо не облеченный в одеяния брачна и взыскивавший сто динариев погибли не потому, что были монахи, но потому, что совершили преступления. И это ты можешь заметить не в отношении только наказания, но и в самых увещаниях. Когда говорит Господь: «приидите ко Мне вси труждающиися и обремененнии и Аз упокою вы; возьмите иго Мое на себе и научитеся от Мене, яко кроток есмь и смирен сердцем, и обрящете покой душам вашим (Мф. 11:28–29), – тогда говорит Он это не только монахам, но всему человеческому роду. Когда повелевает внити сквозе тесная врата, обращается ко всем людям: и душу свою возненавидет в веце семь и прочее подобное равно заповедал всем. Когда же Господь что говорит не ко всем и не всем дает закон, то это Он показывает явно. Так, когда говорит Он о девстве, прибавляет: «могий вместити, да вместить» (Мф. 19:12), не упоминая здесь «всякий» и не выражая это в форме заповеди. Так и апостол Павел говорит: «о девах же повеления же Господня не имам (1Кор. 7:25). И так, что и монаху, и мирскому должно стремиться к равному совершенству и что оба они, в случае падения, получают одинаковые раны, думаю, – никто оспаривать не будет, разве только крайне спорливый и потерявший стыд».
