Златоустовский кружок
Митрополит Вениамин (Федченков)
Божии люди
В 1903 году я поступил студентом Санкт–Петербургской академии. И как–то скоро сблизился с архимандритом инспектором (Феофан Быстров, в будущем епископ - прим. ред.). И теперь я вспоминаю кое–что из жизни его.
Ежедневные посещения богослужений. Стояние в алтаре за шкафом, чтобы не видели его (направо). Постоянное присутствие на обедах и ужинах в студенческой столовой, и его хождение вместе с дежурным субинспектором, и всегда они о чем–то говорили: он с улыбкой и покручивая свои черные, очень длинные, волнистые волоса, а субинспектор, – склонивши почтительно к нему голову направо, – слушал его тихую речь.
После ужина мы, желающие, шли в церковь на вечерние молитвы. Иногда он, в полутьме, говорил нам речи – проповеди. Они всегда были глубоки богословски и мистичны по содержанию. Из них мне запомнилась одна проповедь на тему о голубице, имеющей серебряные крылья с позолоченными верхушками. Но сейчас уже не помню больше. Однако из самого этого заглавия видно, что его интересовали нешаблонные темы. Студенты – правда, не многие, – слушали со вниманием его тихие речи. Голос его был тихий, но слух – отличный, хотя он обычно не пел!
Впрочем, иногда пел – по ночам: спал и довольно громко пел «Верую», а то – и всю литургию. Странно было слышать спящего человека и поющего! Но отсюда было очевидно, что его занимала молитва и служба! Здесь была его сокровенная жизнь!
Пойдем дальше по биографии.
«В 1905 году архимандрит Феофан был удостоен степени магистра богословия за сочинение под заглавием: "Тетраграмма, или ветхозаветное Божественное имя Иегова”». Для этой работы он уже читал книги на одиннадцати языках!
Диссертация была не обширная, страниц 150–200, но глубокая. Сейчас, вероятно, эта книга – уникальная, если и осталась еще где–нибудь.
«В том же году возведен в звание экстраординарного профессора и утвержден в должности инспектора. А в феврале текущего года назначен ректором академии».
Из этого периода 1903–1905 гг. мне припоминаются некоторые события из его жизни: напишу о них особо.
Златоустовский кружок
Необычайность лика архимандрита Феофана естественно привлекала к нему студентов, интересующихся духовною жизнью. Мало–помалу около него сгруппировался небольшой кружок нас. Его прозвали «Златоустовским» потому, что началось чтение творений святых отцов именно со Златоуста. Началось с пяти–шести человек.
По совету отца Феофана, мы обратились сначала к профессору патристики. Но он (может быть, по смирению?) отказался руководить нами, сославшись на то, что будто «и сам не читал в подлинниках» отцов Церкви. Тогда мы попросили отца Феофана руководить нами. Он согласился, но посоветовал выбрать нам председателя из своей среды. Избрали товарища К–ва. А отец Феофан сидел и слушал скромно, что мы говорили, а иногда отвечал на наши недоуменные вопросы. Ответы эти всегда были глубоки и интересны. Один из наших товарищей, – давно покойный Р–в, потом принявший монашество, – бывало потирал под столом свои руки – от восхищения.
Любили мы и чтили отца Феофана. За это студенты и прозвали нас «феофанитами». Мы, конечно, не обижались.
После Златоуста (не все 12 томов его, а избранные) мы читали авву Дорофея; начали читать святого Симеона, Нового Богослова, но после десяти–двадцати страниц он нам показался трудным, и мы заменили его, с совета отца Феофана, кем–то другим.
Собирались мы раз в неделю, предварительно прочитав заданный отрывок. Один был докладчиком; потом мы обсуждали; в заключение говорил отец Феофан. И мало–помалу у нас воспитывалось православное отеческое воззрение. Это и было целью.
Принимали в кружок сами, кто нам казался единомышленником. Поэтому у студентов о нас сложилось строгое воззрение, которое иные характеризовали так: «Легче Днепру потечь вверх, чем попасть в Златоустовский кружок».
Вспоминается один характерный случай.
На Пасху студенты, разговляясь, пили и вино, которое на этот раз подавалось студентам в столовую. После этого начинались песни – конечно, светские. Дальше веселье переходило границы. И нам уже неприлично было оставаться.
Отец Феофан устроил нам разговенье в своей столовой. Была и бутылка легкого белого вина. Мы читали житие святого Марка Фраческого (кажется, память его – 5 апреля), строжайший одинокий пустынник, повелевавший и горе двигаться, и пище – появляться в пещере. Отец Феофан на Пасху уже не ходил в столовую к студентам.
Этот кружок и приучил нас к святым отцам.
Впоследствии, когда в Санкт–Петербурге образовалось общество «32 обновленцев» из священников при «Обществе в духе православнонравственного просвещения», назначено было заседание духовенства под председательством отца протопресвитера Янышева, тогда уже слепого; целью собрания было – провести через Синод тезисы об «обновлении» христианства, которое у нас якобы засорено «византинизмом», – аскетическим по характеру. А следовало сблизить христианство с жизнью. Поэтому предполагалось провести ту идею, что молитва и труд равны пред Богом. Заготовлены были и тезисы в Синод.
Я тогда уже был иеромонахом. Архимандрит Феофан как строгий православный был против этого новшества. И он нас подготовил к возражениям из святых отцов. Несколько человек из нас отправились на это собрание.
Были предложены тезисы. Оставалось лишь принять их и направить через того же отца Янышева в Синод. Но после прочтения их, при общем молчании (а было до 100 священников и викарий, тогда еще епископ, Вениамин, впоследствии митрополит Петроградский), я попросил себе слова. Отец Янышев удивился:
– Кто это просит?! – спрашивает он.
– Иеромонах Вениамин! – отвечают ему.
– Какой такой иеромонах Вениамин?
– Профессорский стипендиат духовной академии!
– А-а! Ну, что он скажет? – уже снисходительно заговорил отец Янышев. Дело в том, что профессора воображали себя тогда всезнающими в Православии. Этого же взгляда держался и бывший ректором духовной академии отец Янышев. И ярлык «профессорский стипендиат» был для него гораздо убедительнее иеромонашества.
Я стал говорить из святых отцов – против нового учения. Возник спор. Дело перенесли на неделю. Появились новые противники, и затем провалилось: так до Синода и не дошло.
Два члена Синода, архиепископ Антоний (Храповицкий) и архиепископ Сергий (впоследствии – патриарх), вызвали меня к себе и просили рассказать: что там затевалось? Я рассказал. Архиепископ Антоний резко ответил (приблизительно):
– Мы бы ему (то есть Янышеву) показали византинизм!
Впоследствии из этих «32» вышли революционные «обновленцы». А имя сохранили то же.
Но немногие знали, что всё дело возражений вышло из Златоустовского кружка, – под руководством отца Феофана.
Так святые отцы дали свой плод!
