ЛОЖЬ – ОСНОВА ВСЕГО ЗДАНИЯ ИХ МИФОЛОГИИ
Кто в начале ХХ века отвергал опыт использования русского языка в богослужении?
Обновленчество в новейшей истории Русской Православной Церкви стало одной из самых неприглядных и драматических страниц. Тяжесть этой духовной болезни для нас усиливается тем, что, казалось бы, полностью себя дискредитировавшая и отторгнутая в начале ХХ века здоровым большинством церковного народа, она вспыхнула с новой силой в наше время и сейчас грозит уже непосредственно всему церковному организму. Слово «обновленец» сделалось для основной массы верующих синонимом реформатора православного богослужения, разрушителя веры и Церкви; прочно ассоциировались с этим словом и нравственные пороки, так как многие обновленческие священнослужители 1920-х гг., стриженые, бритые, часто второбрачные, а порой и третьебрачные, носили короткие волосы, светскую одежду, курили открыто, разъезжали с дамами на извозчиках (как А.Введенский), посещали театры, «иллюзионы» и т.п., что никак не вязалось в сознании верующих с обликом служителя Христова. Характерно, что обновленцы пошли на самое тесное сотрудничество с большевистской властью, за что заслужили в верующем народе клички «красные попы», «живцы».
И обновленцы очень быстро почувствовали это народное отношение к себе. Осенью 1922 года один казанский обновленческий протоиерей писал: «Как нам быть, что делать с мужиками. Ведь и слышать не хотят ни о "Живой церкви", ни о Высшем Церковном управлении» («Жизнь и религия». 1922. № 1). И это было не только в начальный период реформаторской деятельности обновленцев. Чем дальше, тем больше нарастала неприязнь и глубокое отвращение верующих к обновленческой «Живой церкви», решительно ломавшей старые, привычные устои церковной жизни. В одном из своих отчетов в ВЦУ Казанское епархиальное управление отмечало: «Само слово "Живая церковь" сделалось ненавистным и с ним соединяли все пороки и нравственные преступления». Выражало свое недовольство радикализмом и реформаторством «Живой церкви» и приходское духовенство.
Огромные массы рядовых верующих, воспитанные в духе незыблемости Православной веры, чувствовали инстинктивно неправду обновленчества, неприязненно относились к церковным реформам, боялись порчи веры своих отцов и дедов, отворачивались от женатых епископов. Об этом свидетельствует целый ряд документов – протоколов приходских и епархиальных собраний духовенства и мирян. Та же картина наблюдалась и при попытках обновленцев «оживить», изменить «ради миссионерских целей» богослужение, упразднить церковнославянский язык, перейти на новый календарный стиль. Именно консерватизм Церкви сохранил вокруг нее верующие массы.
Помня об этом опыте отторжения церковным организмом обновленческих бацилл, современные представители реформаторского неообновленческого движения стараются всячески отрицать какую-либо их связь с обновленчеством 1920-х годов, делая акцент лишь на политической стороне деятельности своих идейных предшественников (связь с ГПУ, восхваление новой богоборческой власти в обмен на ее поддержку и т.п.), а также на их каноническом разрыве с Патриаршей Церковью. Именно с целью всячески затушевать преемственность целей и методов революционной перестройки Православной Церкви реформаторов начала ХХ века и реформаторов нынешних (а преемственность эта и духовное их родство просто очевидны), а самое главное – оправдать попытки русификации богослужения, представители неообновленческих общин часто заявляют, что обновленцы начала ХХ века были, якобы, противниками перевода богослужения на русский язык и выступали как раз за сохранение церковнославянского. Это, как будет видно далее, – лживый подлог, имеющий чисто идеологическую подоплеку – обелить сторонников русификации богослужебных текстов и реформации Церкви по протестантским образцам.
Начались такие подлоги ещё в 1990-х гг. Так, например, один из самых «выдающихся» представителей современного обновленчества священник Георгий Кочетков нарочито пытался запутать этот ясный вопрос. В предисловии к своему изданию русифицированных им богослужебных текстов (М., 1994) он пишет: «“обновленцы”, в противовес распространенному (неизвестно кем) (? – Н.К.) мнению, не только не способствовали в Русской церкви русскому богослужению, но прямо гнали его (? – Н.К.). Так, глава “живоцерковников” митр. Александр Введенский открыто отвергал опыт использования русского языка о. Василием Адаменко» (С. 9) (об о.Василии Адаменко – одном из ярких представителей реформаторского направления в обновленчестве, см. ниже. – Н.К.). Ту же ложь повторяют и ближайшие сподвижники и подельники о. Кочеткова – преподаватели «Свято-Филаретовского института» Виктор Котт («Православная община», 2000, № 56, с. 55–56), Кирилл Мозгов и др. Из этих слов о. Г. Кочеткова и преподавателей СФИ можно сделать вывод, что «митрополит» Введенский в своей Захариеелизаветинской церкви никогда не проводил «опыты использования русского языка», а о. Василий Адаменко, русифицируя богослужения, не принадлежал более десяти лет к обновленцам.
Научные исследования показали обратное. Именно обновленцы были приверженцами русского языка в богослужении. Даже такая крупная фигура, как обновленческий епископ Антонин Грановский свидетельствовал, что «Введенский несколько раз служил со мною эту (русифицированную Антонином. – Н.К.) литургию и говорил: эта литургия производит потрясающее впечатление». Правда, впоследствии обновленцы были вынуждены частично вернуться к церковнославянскому богослужебному языку по чисто практической причине: церковный народ отказывался посещать храмы, где служба шла на русском и, соответственно, никаких денежных доходов обновленцам ждать уже не приходилось.
В программе Союза общин древлеапостольской Церкви (СОДАЦ), составленной священником Александром Введенским, написано: «Мы стоим за очищение и упрощение богослужения и приближение его к народному пониманию. Пересмотр богослужебных книг и месяцесловов, введение древнеапостольской простоты в богослужение..., родной язык взамен обязательного языка славянского» («За Христа». 1922. № 1–2).
Богослужение на русском языке практиковал в петроградской Захариевской церкви и ближайший сподвижник А. Введенского церковный бунтарь священник Евгений Белков, основавший т.н. «Союз религиозно-трудовых общин»: «В области чисто культовой Союз не производит никаких реформ, за исключением введения русского языка», – говорилось в декларации этого антицерковного Союза.
Приведем ещё высказывания по этому вопросу епископа Антонина (Грановского). Антонин рассказывал, как он предлагал в 1924 году верующим похлопотать у власти об открытии одного храма, но с условием: принять русский язык и открыть алтарь. Верующие обратились за советом к Патриарху Тихону. Святейший Тихон ответил: пусть лучше церковь провалится, а на этих условиях не берите.
Антонин говорил: «Посмотрите на сектантов всех толков. Никто не устраивает в своих молельнях скворечников. Все католичество, вся реформация держит алтари отгороженными, но открытыми. Вот эти два наших приобретения: русский язык и открытый алтарь – представляют два наших разительных отличия от старого церковного уклада. Они так претят Тихону, то есть поповству, что он рад, чтобы такие церкви провалились».
А вот как описывалось в одной из провинциальных газет богослужение, совершавшееся епископом Антонином (Грановским) в Заиконоспасском монастыре в Москве в 1922 году: «Антонин в полном архиерейском облачении возвышается посреди храма в окружении прочего духовенства. Он возглашает; отвечает и поет весь народ; никаких певчих, никакого особого псаломщика или чтеца... У всех ревнителей служебного благочестия и церковного Устава волосы дыбом становятся, когда они побывают в Заиконоспасском монастыре у Антонина. Не слышать "паки и паки", "иже", и "рече". Все от начала до конца по-русски, вместо "живот" говорят "житие". Но и этого мало. Ектении совершенно не узнаешь. Антонин все прошения модернизировал. Алтарь открыт все время... В будущем он обещает уничтожить алтарь и водрузить престол посреди храма».
Сам Антонин заявлял в 1924 году: «Богомольцы входят в Заиконоспасский храм, видят здесь обстановку, для них необычную. Мы совершаем службу на русском языке при открытом алтаре. Мы произвели изменения в чинопоследованиях таинств – крещения, бракосочетания и исповеди, изменили способ преподания причастия» (Антонин распространял кощунственную идею о «негигиеничности православного способа причащения мирян» с помощью лжицы).
Антонин Грановский подготовил и издал реформированный чин литургии на русском языке, которая служилась в вечернее время в Москве в Заиконоспасском монастыре, принадлежавшем Союзу «Церковное возрождение».
На проходившем в 1924 году «соборе» этого Союза была принята следующая резолюция:
«1. Переход на русский язык богослужения признать чрезвычайно ценным и важным приобретением культовой реформы и неуклонно проводить его, как могучее оружие раскрепощения верующей массы от магизма слов и отогнания суеверного раболепства перед формулой. Живой родной и всем общий язык один дает разумность, смысл, свежесть религиозному чувству, понижая цену и делая совсем ненужным в молитве посредника, переводчика, спеца, чародея.
2. Русскую литургию, совершаемую в московских храмах Союза, рекомендовать к совершению и в других храмах Союза, вытесняя ею практику славянской, так называемой Златоустовой литургии...» (Левитин-Краснов А., Шавров В. Очерки по истории русской церковной смуты. 1922–1946. Kuesnacht. Schweiz. 1978. С. 274–275; М. 1996. С. 580).
Епископ Антонин на этом «соборе» говорил: «Поповство и держится за славянский язык как за средство рабовладельческого командования умами верующих».
Скажем и несколько слов о священнике-обновленце Василии (Феофане) Адаменко, являющемся своеобразным «знаменем» современного обновленчества. Священник Василий Адаменко упорно пребывал более десяти лет в обновленческом расколе и прославился тем, что, подобно священнику-неообновленцу Георгию Кочеткову, был помешан на переводах церковнославянского богослужения на русский язык, которые и практиковал в своей обновленческой общине в 1920-х гг.
Примкнув сразу к обновленческому расколу, о. Василий Адаменко издал в Нижнем Новгороде «Служебник на русском языке» (1924), содержащий, в частности, чинопоследования трех литургий, «Порядок всенощного богослужения на русском языке» (1925), Требник, «Сборник церковных служб, песнопений главнейших праздников и частных молитвословий Православной Церкви на русском языке» (1926; переиздано в Париже издательством ИМКА, 1989). Имеются сведения о том, что в рукописях остались его переводы большого числа служб (почти целиком была переведена Служебная Минея с апреля по июнь), акафистов, последований архиерейского богослужения.
Помимо обильной печатной обновленческой продукции, о. Адаменко был известен как инициатор полного переложения в своем храме богослужения на русский язык. Деятельность эта его несомненно увлекла, причем настолько, что он не прекратил осуществления своих реформ, даже когда большинство обновленцев вынуждены были отказаться от попыток русификации богослужения ввиду катастрофического спада посещаемости обновленческих храмов.
Итак, когда стало ясно, что народ полностью перестал посещать обновленческие храмы и, соответственно, денежные доходы у о. Адаменко в его обновленческой «церкви» прекратились, этот духовно поврежденный «пастырь» в 1931 году решил все-таки вернуться в спасительное лоно Православия и попросил митрополита Сергия (Страгородского) присоединить его к Патриаршей Церкви. Но не просто присоединить, а с одним непременным условием. Т.е. дело своего спасения о.Адаменко обставлял ещё и условием! В чем же заключалось его условие перехода в спасительную ограду Православной Церкви? А в том, чтобы ему позволено было после присоединения к Церкви продолжать служить по-русски! Иначе, мол, по-церковнославянски мы и спасаться не желаем!
А вот позиция Патриаршей Церкви 1920-х гг. в отношении богослужебного языка.
Обращение Святейшего Патриарха Тихона от 4/17 ноября 1921 года
к архипастырям и пастырям Православной Российской Церкви
Ведомо нам по городу Москве и из других мест епархиальные преосвященные сообщают, что в некоторых храмах допускается искажение богослужебных чинопоследований отступлениями от церковного устава и разными нововведениями, не предусмотренными этим уставом. Допускаются самовольные сокращения в чинопоследованиях и даже в чине Божественной литургии. В службах праздникам выпускается почти все, что составляет назидательные особенности праздничного богослужения, с обращением, вместо того, внимания на концертное исполнение обычных песнопений, не положенных по уставу, открываются царские врата во время, когда не следует, молитвы, которые положены читать тайно, читаются вслух, произносятся возгласы, не указанные в Служебнике; шестопсалмие и другие богослужебные части из слова Божия читаются не на церковнославянском языке, а по-русски; в молитве отдельные слова заменяются русскими и произносятся вперемежку с первыми; вводятся новые во время богослужения действия, не находящиеся в числе узаконенных уставом священнодействий, допускаются неблагоговейные или лицемерные жесты, не соответствующие требуемой существом церковной службы глубине чувства смиренной, трепещущей Божия присутствия, души священнослужителя.
Все это делается под предлогом приспособить богослужебный строй к новым требованиям времени, внести в богослужение требуемое временем оживление и таким путем более привлекать верующих в храм (как же это созвучно с призывами наших современных «миссионеров»! – Н.К.).
На такие нарушения церковного устава и своеволие отдельных лиц в отправлении богослужения нет и не может быть нашего благословения.
Божественная красота нашего истинно назидательного в своем содержании и благодатно действенного церковного богослужения, как оно создано веками апостольской ревности, молитвенного горения, подвижнического труда святоотеческой мудрости и запечатлено Церковью в чинопоследованиях, правилах устава, должна сохраняться в Святой Православной Русской Церкви неприкосновенною как величайшее и священнейшее ее достояние. Совершая богослужение по чину, который ведет начало от лет древних и соблюдается по всей Православной Церкви, мы имеем единение с Церковью всех времен и живем жизнью всей Церкви...
Тихон, Патриарх Московский и всея России
Град Москва 4/17 ноября 1921 г.
№ 1575.
ГАРФ, ф. 550, оп. 1, номер 152, л. 3–4.
14 сентября 1925 года Патриарший Местоблюститель митрополит Петр (Полянский) издает распоряжение всем верным чадам Русской Православной Церкви, которое сохраняет свою силу и до сего дня и в котором говорится о «введении различных, часто смущающих совесть верующих новшеств при совершении богослужения…», в частности, «п. 13) Введение в богослужебную практику русского языка… Я решительно заявляю, – писал митрополит Петр, – о недопустимости… подобных явлений в церковно-богослужебной практике… и предупреждаю, что упорствующие новаторы будут подвергнуты мною взысканиям».
ЦИАМ, ф.2303, оп. 1, № 232, л. 1-3. Машинопись
И в заключение, приведем еще один пример, показывающий, какой язык хранила и признавала Патриаршая Церковь. Когда большевистский «обер-прокурор» Тучков в 1924 году требовал от Святейшего Патриарха Тихона и патриаршего Синода, чтобы за богослужением поминалось советское правительство, то Тучкову было сказано, что эти слова не в духе богослужебного языка и что словосочетание «советское правительство» невозможно передать на церковнославянском языке.
Итак, на приведенных примерах мы видим, кто на самом деле «отвергал опыт использования русского языка». Это только один пример наглой лжи современных обновленцев, но ложь – основа всего здания их мифологии. Ну что ж, будем впредь представлять на суд читателя безпристрастные документы, разоблачающие эту ложь.
Благодатный Огонь. Николай Каверин
