РАЗВЕДКА БОЕМ

РАЗВЕДКА БОЕМ

Афганская эпопея спецназа ГРУ. Колонна батальона возвращалась из боевого выхода, когда под первой БМП грохнул взрыв. Машина встала на дыбы, скинув с себя десант, словно лошадь зазевавшегося седока, и безпомощно осела на правый бок. На земле блестела изношенной сталью разорванная гусеница.
– Это не наши мины! – закричал Шамамад. – Эти люди приходят из Карреры! Там много моджахедов, много пушек и пулеметов! Я сам видел.
Исламов еле успевал переводить.

Боков уже не раз слышал об этом укрепленном районе мятежников от советников ХАДа, офицеров царандоя. Но где он находится – точно никто сказать не мог. Или не хотел, боясь возмездия. Одно упоминание о нем вызывало у афганцев трепет. Чувствовал: именно в Каррере может решиться вопрос: кто кого? Пока там сидят духи, они хозяева провинции. Это задевало самолюбие. Спросил Шамамада:
– Где находится Каррера? Можешь показать на карте?
Но тот карту не знал. Каким-то природным чутьем по названиям кишлаков, горных хребтов и вершин приблизительно определил расположение укрепрайона. Находился он в котловине за хребтом «Спина» на высоте две тысячи метров, у самой границы с Пакистаном. «От навабадского моста до подножия горы – километров пять, – прикинул Григорий. – А там по тропе можно подняться и спуститься за одну ночь. Коль духи ходят, значит, есть дорога».
По возвращении на остров он вышел на связь с комбригом, доложил результаты операции, затем добавил:
– Товарищ подполковник, духи на дороге мину поставили. БМП подорвалась. Есть сведения, что они пришли из Карреры. Это недалеко от нас… Но по ту сторону Кунара.
– Ты знаешь требование начальства: на ту сторону реки не ходить, – предупредил Бабушкин. – Кто тебя в случае чего огнем поддержит? Авиации разрешено подлетать к границе не ближе десяти километров.
– У нас артиллерия имеется.
– Три гаубицы!.. А если, не дай Бог, в Пакистан залезете? Нет, не разрешаю.
– Но пока мы бьем только по щупальцам этого спрута, покоя не будет.
– Все, разговор на эту тему окончен. Даже не заикайся, – ответил Бабушкин и бросил трубку.

Григорий уже не мог отказаться от своей задумки, несмотря на строгий запрет. «Я пойду! – решил он. Но легко идти, когда у тебя есть разрешение. В лучшем случае неудачи только пожурят. Совсем иное – лезть в горы на свой страх и риск. – У меня нет выбора! Или я буду плясать под дудку душманов, или они под мою!»

Он собрал офицеров, рассказал о разговоре с Бабушкиным. Посмотрел внимательно на посуровевшие лица командиров, сказал:
– Мы уже второй месяц бьемся за господство над дорогой. Прощупали всю зеленую зону вдоль Кунара, и стало немного спокойнее дышать. Но чаша весов власти в провинции пока только заколебалась. Склонить ее на свою сторону мы сможем тогда, когда начнем громить укрепрайоны врага. Пока они остаются целы, будут духи и дальше бить нас исподтишка. Надо разорять их осиные гнезда. Несмотря на запрет, я предлагаю махнуть в Карреру. Скажу, что группа мятежников уходила в горы, мы за ней погнались. Это мы практиковали в первом батальоне. Доложу «липу» ночью, когда в штабе остаются только дежурные. Пока там разберутся, – мы уже ведем бой. Хочу услышать ваше мнение.

В комнате установилась гнетущая тишина. «Неужели не поддержат?» – подумал Григорий и почувствовал, как от волнения запершило в горле.
– Мне кажется, – нарушил молчание Марков, – нельзя нам соваться туда. Шамамад сказал, что силы там приличные. Дело может решеткой обернуться.
– Если бы только решеткой, – поддержал его Пылевец. – Опыт Маравар научил: без точной наводки только людей зря положим. А там никто из нас не был.
– Хорошо, – скрепя сердце, согласился Григорий, – давайте на первый раз просто разведаем, где этот укрепрайон, понаблюдаем за духами. А там решим, как дальше быть.
Офицеры дружно закивали, выражая свое согласие…
В тот день, когда собирались в Карреру, в батальон заехал майор Жилков, привез проводника.
– Говорит, что может провести с закрытыми глазами, – пояснил он.
– С нами Шамамад идет, – ответил Боков. – Но коль нашелся охотник, давай его сюда.
В комнату вошел средних лет мужчина, одетый в обычную афганскую одежду. Лишь поверх длиннополой рубахи на нем был пиджак европейского покроя.
– Говоришь, был в Каррере? – спросил его Боков. – Можешь показать на карте, где она находится?
– Да, командор. Я могу провести туда с закрытыми глазами.
– Хорошо, пусть остается, – согласился Григорий, когда афганец рассказал все, что знает об укрепрайоне. Его сведения совпали с данными Шамамада.

Когда стемнело, батальон уже был у навабадского моста. За мостом дорога раздваивалась: одна вели в Карреру, а другая – в кишлак Нава. Возле поста царандоя, охранявшего мест, заняла огневую позицию гаубичная батарей, а броня пошла дальше, к подножию хребта. Там роты спешились и направились в горы.

Поначалу разведчики выдерживали заданный темп, но вскоре подъем стал круче, и колонна растянулась. Первым свалился от теплового удара повар, пожелавший испытать себя в качестве разведчика. С ним оставили отделение, остальные пошли дальше. Но метров через пятьсот обезсилел еще один солдат, потом еще один. На высоту в полторы тысячи метров поднялась только половина батальона. Боков понял, что переоценил возможности своих подчиненных. «Молодые, здоровые, – злился он, а тридцать килограммов навесили и все, спеклись! – Но тут же осадил себя. – Зачем их винишь? Ты хоть раз сводил батальон в горы с полной нагрузкой? Нет! Теперь пеняй только на себя».

Сквозь причудливое кружево листьев начала пробиваться предрассветная синева, и Боков совсем расстроился: одно дело – подниматься ночью, зная, что прицельного огня не будет, и совсем иное – днем, когда опасность поджидает за каждым стволом дерева, за каждым камнем. «Всех вытащить на хребет не удастся, – подумал он с сожалением. – Надо отобрать самых сильных, а остальных оставить здесь… А, может, пока не поздно, повернуть обратно? Нет-нет! Столько дней и ночей мечтал об этом выходе – и повернуть, когда до цели осталось совсем немного. Хоть один, но дойду, увижу Карреру!»

С обезсиленными он оставил Маркова. Приказал занять круговую оборону и ждать его команды. В горы взял человек семьдесят. По мере подъёма лес становился все реже, светлее. В утреннем гомоне птиц Григорий старался уловить отголоски тревоги, вызванные близостью людей, а пальцы неотрывно грели сталь спускового крючка автомата. Шамамад оглядывался по сторонам, вслушивался в шорохи леса, стараясь определиться, где они находятся, зато проводник чувствовал себя словно дома, смело переходил с одной тропы на другую, иногда вел колонну сквозь чащу. Воспользовавшись замешательством, он попытался незаметно улизнуть, но Григорий крикнул:
– Стой! Куда?
– Командор, я, кажется, потерял дорогу.
– Но ты клялся, что проведешь с закрытыми глазами, – разозлился Боков. – На погибель нас тащишь? Как в Мараварах, да? Исламов, привяжи этого типа к себе и следи, чтобы не удрал. Потом разберемся, что он за птица.
– Командор, я хотел заработать деньги, заюлил проводник. – Мне нечем семью кормить.

Последний подъем преодолели с большим трудом. По карте Боков определил, что поднялись они на высоту 1970. вправо тянулся хребет. Впереди виднелась цепь гор. Но где же Каррера? Долго рассматривал в бинокль котловину, видневшиеся в утренней дымке приземистые строения. «Вот она, маленькая! – подумал он, ощущая в груди волнение. – Дошли таки!». И вдруг в поле зрения бинокля увидел маячившие на открытом склоне фигуры солдат. Пренебрегая маскировкой, они стояли в полный рост и с любопытством рассматривали окрестности.
– Прекратить хождения! – взорвался негодованием Григорий. – Всем зарыться и носа не высовывать!
– Ну что за люди! – выговаривал он Пылевцу. – Пока сзади подпирала броня, успели уверовать, что они хозяева. Думают, душманы их перепугаются. Дудки! У них сейчас только одно желание – смести нас!

Когда снова посмотрел в бинокль, увидел мечущихся по кишлаку людей, размахивающих руками в их сторону. Тихо, но властно сказал:
– Все, ждите! Через час здесь будут гости. Сами вы их позвали, самим и встречать придется. Занять оборону, оборудовать эспээсы. «Так начиналось и под Нарангом, – подумал Боков. – Только нет теперь у тебя разрешения на боевой выход. Если дадут по мозгам, кого теперь винить будешь?»

Пылевец заметил настроение комбата, осторожно спросил:
– Может… пока не поздно… уйдем?
– Поздно! Внизу – больные. С ними не побежишь. А если нас духи в лесу зажмут – получатся вторые Маравары. Будем здесь сидеть до темноты. Место для обороны удобное.
Спецназовцы оседлали три небольшие высотки. На них нашли окопы – старые, еще со времен войны с англичанами. «Столько лет этот народ воюет, – подумал Боков, притаптывая траву на дне выемки. – И мы еще влезли». Его раздумья прервал шквальный огонь из дэшэка, безоткаток. На землю, кружась, падали остриженные пулями и осколками ветки деревьев. Григорий не рассчитывал на столь быструю реакцию мятежников. Заметив возле блиндажа группу людей, передал артиллеристам его координаты. Вскоре профурчали над головой тяжелые снаряды, разрывы разметали строй.

В ответ по хребту ударил миномет. Мина разорвалась в кроне дерева над окопом, где лежал Боков. Воздушной волной его прижало к земле, в нос шибанул дурманящий запах тротила. Пошевелил руками, ногами: действуют. Командиру взвода лейтенанту Захарову не повезло. Он стонал, держась за ногу.
– Сильно зацепило? Куда? – спросил его Боков с тревогой.
Тот пошевелил ногой, скривился от боли, процедил сквозь плотно сжатые зубы:
– Кость вроде цела.
Григорий разорвал перевязочный пакет и, бинтуя взводного, лихорадочно соображал, что делать. Не прошло и пяти минут обстрела, а у них убит сержант Ерченко, ранены восемь человек. Если стрельба не прекратится, то всех ждет незавидная участь. Но сколько ни высматривал, никак не удавалось определить, где же укрылся минометный расчет. Разрядил обстановку Захаров:
– Вижу!.. Вижу, откуда он, сволочь, бьет!
Взводный показал на небольшой бруствер возле одного из дувалов. За ним суетился минометный расчет.
– Молодец! – похвалил его Григорий. – Теперь мы разделаемся с ними в два счета.
Первый снаряд упал метрах в двадцати пяти от миномета, второй – ближе, а третий взорвался прямо на бруствере окопа, и обстрел прекратился. Меткость наших артиллеристов вызвала в кишлаке переполох. Там все затихло. Теперь появилась другая забота: как эвакуировать раненых? Боков вышел на связь с Марковым, потребовал:
– Пришли тридцать человек!

Но тот вскоре появился с горсткой солдат, извинился:
– Товарищ капитан, идти некому. Люди устали, валятся с ног.
Солдаты не столько не могли, сколько не захотели идти за ранеными. Физическая усталость, помноженная на страх разделить участь пострадавших, лишила их воли.
– Ну, сволочи, – пригрозил Григорий, – выберемся отсюда, будут у меня с БМП наперегонки бегать.

Недалеко от хребта обнаружили площадку, на которую мог сесть вертолет. Григорий повеселел: одно дело держать оборону, зная, что кому-то нужна постоянная медицинская помощь, и совсем иное – со здоровыми людьми. Он вышел на связь со штабом бригады, доложил дежурному:
– Веду бой на высоте 1970. есть убитый и раненые. Пришлите вертолет.

Когда об этом доложили Бабушкину, тот все понял: Боков потащил батальон в Карерру. «Но ты же сам поставил задачу – навести в провинции порядок, – подумал он. – Вот комбат и старается выполнить твое приказание, не жалея ни себя, ни людей. Да, нарушил инструкцию, залез на левую сторону Кунара, но мятежники как раз этим и пользуются. Бокову там виднее, что делать».

Вертолет приземлился на полянке. Привел его все тот же Николай Пырин. Быстро внесли раненых, тело погибшего младшего сержанта Ерченко. Ложась на обратный курс, Пырин вышел на связь, приободрил.
– Держись, Гриша! В случае чего вызывай. Я буду на стреме.

Опомнившись от артналета, мятежники полезли на позицию со всех сторон, и бой вспыхнул с новой силой. Вокруг все дымилось и грохотало. В самый напряженный момент Григорий передал артиллеристам координаты своего опорного пункта, но те как-то ухитрились класть снаряды рядом, словно за десяток километров видели, где лежат свои, а где враги.
Под вечер мятежники предприняли решающую попытку овладеть хребтом и расправиться с разведчиками. Когда стало совсем невмоготу, Пылевец сдавлено крикнул:
– Товарищ капитан, отходить надо!
– Сиди и не рыпайся! – грубо оборвал ротного Боков. – А больных бросим? Если кто вылезет из укрытия, сам пристрелю!
По серым лицам понял: еще немного, и люди побегут в панике. Тогда ничто их не остановит.
Угроза подействовала: никто не встал, не побежал. Вдруг сквозь шум боя прорвался крик:
– Рыженкова ранило!
Рана у замполита оказалась тяжелой. Крупнокалиберная пуля вырвала кусок бедра вместе с костью. Китаев сделал укол промедола, перетянул жгутом ногу и делал все возможное, чтобы спасти ему жизнь. Боков только представил, что придется тащить его ночью по крутой тропе, и ему стало не по себе. Единственный выход – вертолет. Боков связался с авиаторами, попросил:
– Ребята, Христа ради, выручите, заберите еще одного мужика. Мы его по горам живым не вытащим. Пырина пришлите! Он обещал прилететь.

Пырин с Овчинниковым в это время прощались с экипажем вертолета, сгоревшего на последнем боевом вылете. Со  скорбными лицами офицеры полка проходили вдоль останков боевых товарищей, с которыми еще вчера могли переброситься шуткой, попарить эвкалиптовыми вениками в бане, «стрельнуть» сигаретку. Теперь смерть разделила их на живых и мертвых. И по ком буду справлять тризну в следующий раз – никто не ведал.
Экипажи Пырина и его ведомого капитана Манько вызвали в штаб. Николай шел и уже догадывался, зачем он понадобился на ночь глядя. Задачу на вылет ставил исполнявший обязанности командира полка полковник. Виталий Целовальник:
– Гриша кунарский просит срочно забрать раненого спецназовца. Говорит, что без операции он долго не протянет. Прошу действовать крайне осторожно.


Уже на аэродроме Пырина догнал на машине подполковник Алексей Гематинов, заместитель командира полка по летной подготовке. Они сдружились, когда Николай переучивал его летать на «Ми-8».
– Коля… я не могу тебе запретить полет, – горячо проговорил он, – но ты не садись, понял. У меня недоброе предчувствие. Скажи, что не видишь обстановку в ущелье. Если сгоришь, нам погон не сносить. Тоже спросят: «Вас там куча начальников была, что не понимали, куда людей послали?»… Скоро замена… У нас с тобой по две девки дома ждут. О них никто не позаботиться. А там, что, батальон спецназовцев одного раненого не дотащит!
– Алексей Николаевич, не пугайте меня своими предчувствиями! – шутливо ответил Пырин. – Я тоже жить хочу. Полетим, посмотрим, что да как. И уже твердо добавил: – При малейшей возможности заберу мужика.
Запуск силовой установки, проверка готовности машины к полету, взлет, и в эфире послышался доклад Пырина:Русь-фронт информационно-православный вестник
– 761-й – на курсе, в наборе безопасной, борт – порядок, отход по заданию.
– Отход по заданию разрешаю, 761-й, – услышал в ответ Пырин. И тут же в эфире послышался властный голос:
– Я – 10 00 6-й! 761-й, посадку в районе запрещаю!
– Понял, – ответил Пырин, узнав голос старшего летчика-инспектора авиации 40-й армии полковника Лебединского, который присутствовал при похоронах как представитель вышестоящего штаба, а затем и при постановке задачи, но не вмешивался в действия офицеров. И только теперь, когда вертолет поднялся в воздух, тоже решил обезопасить судьбу экипажа и свою репутацию. Он всегда мог объяснить начальству правильность своей команды: в районе площадки – нулевая видимость! А там пакистанская граница, можно нарваться на международный скандал. Но своей осторожностью инспектор немало озадачил Пырина: не в его правилах было останавливаться на полпути, если мог пройти его до конца. И этим они были схожи с Валерием Овчинниковым.
– Командир, луна поднимается, вижу очертания гор, – сказал он.
– Значит, готовимся к выполнению задачи, – спокойно ответил Пырин, осознавая, что за невыполнение команды летчика-инспектора ему влетит по первое число, вплоть до отстранения от полетов. А по-другому он поступить не мог. Но эти душевные переживания никак не отражались на его внешности, только голос стал глуше: – Валера, когда подойдем поближе, определимся с местностью и выйдем на исходный ориентир, я дам команду на выдерживание режимов снижения. Смотри в оба, чтобы не оконфузились. Видишь, сколько народу за нас переживает.
– Смотрю, командир, смотрю.
В призрачном лунном свете Пырин хорошо различал очертания каменистых склонов ущелья, пунктиры трассирующих пуль, полосовавшие ущелье вкривь и вкось. Там шел ночной бой. Он решительно сказал штурману:
– Валера, я готов к посадке. У меня сомнений нет – задача выполнима. – Затем связался с ведомым: – Саша, приступаю к работе. Займи эшелон 2500 и в кругу стой.
– Все, снижаемся! Вертикально – три метра, скорость 120… Витя, ты там, где спецназовцы? – спросил Пырин авианаводчика.
– Нет!
– Вот те на! А как же мы предупредим разведчиков?
Но Пырин зря безпокоился. Боков опасался, что вертолет ночью не выпустят к границе, вслушивался в звуки, стараясь уловить рокот моторов. Вскоре в грохоте боя он различил знакомый шелест винтов и заметил, как ми-восьмой шел на посадку, прощупывая землю фарой-искателем. Разведчики не прекращая стрельбы, зажгли пирофакел, и вертолет как ночная бабочка, полетел на этот огонь, притулился к выступу, забрал раненого и тут же ушел в прошиваемое трассерами черное небо. А там, на площадке, где они приземлялись, земля засверкала разрывами душманских мин.
– Ой, как мы вовремя улетели! – нараспев проговорил Овчинников. – Если б немного зазевались, точно стали бы пехотой.
– А я, что, зря духовский «бур» вожу, – ответил Николай.
Их разговор прервал далекий голос руководителя полетов:
– Как самочувствие раненого?
– Стабильно тяжелое, но живым до госпиталя довезем, – ответил Пырин.
– Давай, по дороге забери еще троих.
Снова посадка в ночных горах, взлет под фейерверк трассирующих пуль. Только когда приземлились на аэродроме, Пырин почувствовал, что комбинезон прилип к телу, мокрый от пота. Он снял куртку, выкрутил ее, встряхнул и снова надел на голое тело, ловя себя на мысли, что так сильно ни разу еще не потел, даже тогда, в Черных горах, когда летел на стреляющий «дэшэка».
– Ну, что, Коля, решили тебя за геройство на Звезду представлять, – сказал подполковник Гематинов, крепко обнимая за плечи сослуживца, и вдруг удивленно воскликнул: – Ты, что где-то искупался?
– Да, в такой купели побывали, похлеще нашей «бачилы», – ответил за командира Овчинников.
Но у полковника Лебединского на этот счет было другое мнение. При разборе полутов он строго сказал:
– Вы тут сиропите Пырина, что удачно слетал. А он нарушил летную дисциплину… Товарищ капитан, объявляю вам строгий выговор за невыполнение моей команды. Чтоб другим неповадно было.
– Есть строгий выговор! – вскочил Пырин.
Когда они вышли из штаба, Овчинников удивленно присвистнул:
– Вот те на!
– Ничего не попишешь, Валера, – ответил Пырин. – Хотя теперь служебная карточка будет замарана, зато совесть чиста. На душе спокойно, что мы марку выдержали, доверие спецназа не потеряли. А выговор? Сегодня объявили – завтра сняли. Мы еще кучу благодарностей с тобой заработаем.
Валерий улыбнулся в ответ:
– Командир, есть деловое предложение, от которого невозможно отказаться… Я с отпуска бутылку коньяка держал на торжественный случай. Думаю, он наступил. Николай Викторович, пойдем ко мне в комнату, выговор «обмоем».
Уже в комнате Овчинников заглянул под койку, вытащил кожаный чемодан, расстегнул змейку, и у него в руках блеснула бутылка армянского коньяка «Ахтамар». Он ловким движением сорвал алюминиевую «безкозырку», разлил пахучую жидкость по стаканам, легким ударом ребра ладони разломил плитку шоколада пополам, развернул ее, раздробил на мелкие части.
– Всё, банкет готов. Давай за тебя, командир. И за тех ребят, что мы сегодня вытащили. Долгой им жизни!
– Давай, Валера, за нас и за спецназ!
Они чокнулись, дружно выпили, зашелестели оберточной фольгой, подбирая куски шоколада. Засиживаться не стали, понимая, что в любой момент боевая жизнь может снова позвать в полет. Николай пошел в свою комнату, разделся, лег в постель. Почувствовалось, как сознание оставляют тревоги прошедшей ночи, а тело обволакивается сладкой утренней дремой. «А как там Гриша воюет?» – подумал он, засыпая.

Николай Кикешев «Встань и иди. Афганская эпопея спецназа ГРУ».

Написать комментарий