В НАВУ

В НАВУ

Афганская эпопея спецназа ГРУ. Кишлак Нава, о котором намекнул Боков генералу, располагался южнее Асадабада, у самой границы. По сведениям хадовцев, отсюда начинали свой путь по афганской земле караваны к Ахмад Шаху Масуду, Навагулю и другим главарям бандформирований. Но где именно находился склад, какие силы и какими средствами его охраняют, Григорий не знал, поэтому поехал к советникам уточнить, – нет ли чего новенького по Наве.
– Тебе, как всегда, везет, – сказал Жилков. – Есть перебежчик. Говорит, что удрал из тамошней тюрьмы.
– Давай его сюда, надо поговорить, – обрадовался Боков.
Привели невысокого, плотного афганца средних лет. Несмотря на убогую одежду и торчавшие из лохмотьев штанин босые грязные ноги, он выглядел цветущим оптимистом, всем своим видом, широкой белозубой улыбкой подчеркивал, что безконечно счастлив своему побегу и новое пленение его нисколько не смущает. Звали пленника Расул.
– За что посадили? – спросил его Григорий.
– Не хотел в банде служить. Не хотел убивать! – Расул безмятежно улыбнулся. – Меня держали в яме, заставляли делать самую грязную работу. Когда ходили на обстрел кишлака Саркани, я таскал снаряды, как ишак. Потом меня перестали охранять и я сбежал. – Афганец снова одарил офицеров белозубой улыбкой.
Карты он не знал. Сколько ни пытались втолковать ему премудрости географии, ничего не получилось.
– Вот если пойдем в кишлак, покажу, где склад, где зенитки стоят, – развел он руками.
– А если полетим, покажешь? – не терял надежды Григорий.
– Да, да, командор, покажу.
Для рекогносцироски Боков вызвал вертолет, и был приятно удивлен, когда, поднимаясь по лесенке, услышал знакомый голос:
– Садись, капитан! Карета подана.
Увидев в проеме пилотской кабины улыбающегося Пырина, воскликнул:
– Привет, Коля!
Он крепко обнял пилота, заглянул в его добрые карие глаза и с грустью сказал:
– По одной земле ходим, а никак не можем посидеть спокойно за рюмкой чая, поговорить. Я за Карреру перед тобой в неоплатном долгу. Будет мой замполит не только жить, но и ходить. Спасибо, брат!
Пырин хитровато прищурился, сказал с издевкой:
– Спасибо в стакан не нальешь.
– Намек понял, Григорий круто развернулся. – Пока машина не ушла, я смотаюсь в табальон и привезу бутылку. Еще с отпуска валяется.
– Ты что! – запротестовал Пырин. – И пошутить уж нельзя.
– Эх, Коля, когда-нибудь мы все же соберемся и отомстим злодейке с наклейкой за нашу бродячую жизнь.
– Ладно, давай, сажай своего красавца. Его что, собаки рвали?
– Нет, у духов в яме сидел. Мужики, неунывающий ни при каких обстоятельствах. Будет нам склад показывать.
Лопасти тяжело побежали по кругу, погнали к земле горячий воздух, спрессовали его. Машина, покачиваясь, поднялась, пошла на Наву.
– Подлетаем! – предупредил Пырин.
Григорий увидел на таможне пакистанский флаг. Хребты огибали кишлак со всех сторон. А в низине образовалось скопление дувалов.
– Склад! – закричал Расул запомнившееся слово и показал вниз.
Григорий, как ни старался, ничего похожего на склад не увидел, подвел афганца к пулемету, сказал:
– Давай, стреляй!
Очередь трассирующих пуль потянулась к неприметному сооружению под самой горой.
– Ах, вот оно что! – догадался Боков. – Склад в пещере!
Заметив летящих к вертолету огненных шмелей, крикнул Пырину:
– Смотри! С левого хребта по нам работает дэшэка
– Эх, ну вот, – выругался Николай и начал уводить машину из-под обстрела.
Вертолет взбирался ввысь, а вдогон ему неслись очереди зенитных пулеметов, но навредить они уже не могли
Вернувшись в батальон, Боков собрал офицеров, стараясь скрыть еще не улегшееся после опасной рекогносцировки возбуждение, сказал:
– Я только что слетал в Наву. Перебежчик показал, где находится склад. Он согласен провести туда батальон. Шамамад тоже дорогу знает. Так что будем собираться на боевой выход. Диспозиция следующая: километра за три до кишлака начинается хребет. По нему поднимается рота Маркова и захватит дэшэка. Кистень обходит Наву слева и блокирует ее со стороны Пакистана, чтобы никто на помощь не прибежал. Рота Пылевца захватывает склад. Возражений нет? – Григорий обвел взглядом присутствующих и, убедившись, что с ним согласны, продолжил: – Воюем мы в последнее время много, а с трофеями не густо. Мои доклады об уничтожении душманов начальство всерьез не воспринимает. Ему нужны вещественные доказательства нашей работы. Захваченные стволы, пусть и ржавые, – это реально, можно посмотреть и пощупать. А уничтоженных мятежников никто не видит. Считают, что и приврать можно…

Собиралась гроза. После изнурительной духоты даже вечер не принес спасительной свежести, и все с надеждой посматривали на тяжелые тучи, по которым проносились зигзаги молний. Сполохи на мгновение освещали потные лица спецназовцев. Марков вздохнул с облегчением, когда долгожданные капли забарабанили по спине. Он поднял вверх лицо, кожей ощущая прохладу. Бешеная пляска дождя продолжалась около часа, а затем ярость природы сменилась благодатным неторопливым пересыпом. Перед Навой дождь прекратился, тучи рассеялись. В их причудливых разрывах мелькала луна. В ночи то появлялись, то исчезали крутобокие склоны хребтов. Безлесые, с торчащими клыками скал, они сдавили дорогу к кишлаку. Чем он встретит? Горячим свинцом или оглушающим вскриком притаившейся мины?..
Андрей в душе немного завидовал Кистеню и Кравцу, считая, что ему выпала самая легкая задача: взять ротой огневую позицию зенитчиков, да еще ночью, большого труда не составит. А ему хотелось так отличиться, чтобы сослуживцы забыли его неудачи. «Все, пора расходиться, – подумал он и посмотрел на табло электронных часов, которые купил вместо «командирских». На них высветились цифры: 22.39. – До начала атаки еще полтора часа. Успеем». Но в душе все же ощутил тревогу. Потом понял, что его обезпокоило: он стал суеверным, и все числа, делящиеся на чертову дюжину, воспринимал как плохое предзнаменование.
Рота свернула направо и начала взбираться на хребет, сначала резво, а затем все замедляя ход. Рядом с Марковым шел, натужно дыша, майор Грушин. Он решил пойти в горы, присмотреться к ротному, чтобы не с чужих слов, а самому оценить его пригодность к бою. В последнее время их отношения были натянутыми: Марков считал, что замполит батальона придирается к нему по пустякам, а Грушин делал ему замечания за вспыльчивость, нервозность в отношениях с подчиненными. Долго выдержать высокий темп политработник не смог и, задыхаясь, попросил:
– Марков, люд-дей зап-паришь. Им же еще в атаку б-бежать.
«Навязался на мою голову», – зло подумал Андрей, но промолчал, попридержал разведдозор.
Хребет перерезало небольшое ущелье. Рота пошла вдоль обрыва, удаляясь от намеченного маршрута. Это Маркова забезпокоило: уложатся ли они вовремя? Машинально посмотрел на табло часов. На них высветилась зловещая для него цифра – 00.39. Словно кто-то всезнающий снова предупреждал его об опасности тройной чертовой дюжиной.
Возле таможни ночное небо пропороли светляки трассеров, полетели навстречу друг другу, сплетаясь в огненный сноп невиданных размеров. Это завязала бой первая рота. Она уже подходила к таможне, когда внезапно на макушке небольшой высотки появился часовой. Он заметил приближающихся разведчиков, вскинул автомат, но сержант Заболотный успел выстрелить первым и взбежал на высотку. Там из окопов торчали стволы зенитных пулеметов. К ним во всю прыть бежали мятежники.
– Ал-л-ла акбар! – раздался в ночи многоголосый боевой клич. Но инициатива в этот раз была в руках спецназовцев. Сержант развернул зенитный пулемет в сторону атакующих и длинной очередью уложил их на землю.
– «Кобра», захватили три дэшэка, – радостно прокричал в эфир Кистень. – За нас не безпокойтесь – мы как у Христа за пазухой. Здесь отличная позиция.
У Бокова отлегло от сердца. По его расчетам, и Марков должен бы уже занять высоту. Но с нее в сторону таможни стрелял дэшэка. Начинать атаку склада, не подавив его, безсмысленно. Проскочить двести метров голого пространства незамеченными, когда луна висит над кишлаком как осветительный снаряд, просто невозможно.
– «Ростов», где ты там топчешься? – крикнул он возмущенно в эфир. – Почему до сих пор не снял дэшэка?
– «Кобра», осталось триста метров, – тут же ответил Марков. – Нам ущелье мешает подобраться к нему.
Мешало не только ущелье. Когда раздался дробный стук крупнокалиберного пулемета, Андрей почувствовал, как липкий страх сковывает тело. Спускаясь с обрыва, он подвернул правую ногу. С трудом вылез на противоположную сторону ущелья и совсем рядом увидел пульсирующие вспышки выстрелов. Мятежники стреляли в сторону таможни, а показалось – в него. И снова промелькнуло в сознании обезображенное лицо Коли Цебрука. Представил, как его самого пеленают в серый целлофан. Богатое воображение рисовало картины одну ужаснее другой, стирая грань между фантазией и реальностью, разрушая волю. «Сейчас еще один выстрел, и тебя не будет!» – неотступно билась в мозгу горячечная мысль. Он даже увидел, как пуля медленно входит в грудь, разрывается, выворачивая кости, внутренности… В чувство его привел голос Бокова:
– «Ростов», что вы там телитесь? Почему до сих пор не сняли пулемет?
– «Кобра», дайте нам еще десять минут, – попросил он комбата.
Как передается страх командира подчиненным? Как переходит к ним это лишающее сил чувство? Когда Марков крикнул: «Вперед!», а сам остался неподвижно лежать в траве, они тоже не нашли в себе сил подняться в решающий бросок.
Время неумолимо текло, а пулемет все строчил
– Что будем делать? – спросил Григорий Пылевца.
– Начинать, товарищ капитан. На Маркова надежды мало – он будет до утра волынить.
– Хорошо. Давай команду группе захвата на выдвижение, а пулемет я поручу Кистеню.
Группу захвата, которую возглавлял лейтенант Иванцов, повел Шамамад. Тропа вилась к складу вдоль ущелья, вымытого шумной речушкой. Она была совсем узкой – двум ишакам не разминуться. Карниз отбрасывал густую лунную тень. Таясь в ней, разведчики все ближе подбирались к складу. Но только они вышли на освещенный участок – в упор ударили с десяток автоматов.
Их ждали. Не могли не ждать, когда вокруг кишлака завязалась такая пальба.
Шамамад упал, вжался в выемку каменной ниши. С оглушающим визгом пролетали пули. Каменный выступ ловил свинец и спасал людей. Спецназовцы какое-то время лежали словно мертвые, стараясь ничем себя не обнаружить. Стрельба прекратилась, и над ущельем полетел усиленный мегафоном гортанный крик:
– Шурави, вы окружены, сдавайтесь! Всем обещаем жизнь!
Агитатор несколько раз повторил эту фразу на ломаном русском. Но, как ни странно, его крик подействовал на Иванцова успокаивающе. Он огляделся и вызовом сказал рядовому Малому:
– Ваня, заткни ему глотку из подствольника! Притомил своей добротой.
Солдат прислушался и выстрелил на звук мегафона. Афганец поперхнулся на полуслове. Видимо, граната разорвалась рядом.
– Не понравился духам наш ответ? – обрадовался солдат меткому выстрелу.
Он рано радовался. По вспышке гранатомета мятежники открыли массированный огонь из караульного помещения. Чернота ниши мешала им прицелиться, но от случайной пули никто не был застрахован.
Впереди всех лежал сержант Жихарев. Иванцов крикнул ему:
– Олег, долбани по караулке из «Мухи»! Всем лечь лицом вниз, закрыть глаза!
Грохнул выстрел. Шлейф огня и пыли пронесся над лежащими. Затем сержант выстрелил еще раз, и огонь из караулки утих. Но теперь мятежники решили атаковать группу захвата. Возле рядового Холодульника из провала ущелья вынырнула чалма. Мужчина положил автомат на дорогу, оперся локтями и стал энергично отжиматься. Солдат нажал спусковой крючок, и усатое лицо нападающего покрылось черными оспинами пулевых отверстий.
Второй мятежник выбирался на тропу в метре от рядового Клочко. Тот тоже не растерялся, полоснул в упор короткой очередь. На земле остался только блестящий смазкой в призрачном свете луны автомат. Ночное светило безучастно наблюдало за разыгравшейся в  горах трагедией.
В наступившей тишине Иванцов отчетливо услышал щелчок сработавшего запала гранаты, затаился, ожидая взрыва. Но она пролетела мимо и громыхнула на дне ущелья. Снова послышался жуткий леденящий душу щелчок, и снова граната пролетела мимо. «Если упадет на тропу, то все, конец!» – подумал он и мельком взглянул вверх, откуда летела смерть. Увидел широченные штаны, свисавшие на галоши, грудь, схваченную пакистанским «лифчиком», заполненный автоматными рожками. Казалось, что мятежник смотрит на него в упор, но не видит в черноте провала. Лейтенант вскинул автомат и выстрелил. Душман свалился, чуть не придавив его. Иванцов снял с убитого «лифчик», вытащил документы, а труп столкнул в обрыв. Тут же приладил обновку на себя, поменял магазины, растолкал по кармашкам гранаты. Одну засунул в «лифчик» чекой наружу, чтобы ее легко было вытащить, кисло усмехнулся: «Если умирать, то героем». Шамамад заметил приготовления лейтенанта, попросил:
– Дай мне гранату!
Иванцов просьбу Шамамада выполнил, но в нем вдруг заговорило чувство стыда: «Что же это я к смерти готовиться начал? Надо драться до конца. Взорвать себя всегда успеешь!» Вышел в эфир:
– «Донецк», духи забрасывают гранатами. Сбей их, иначе группе крышка!
– Хорошо, хорошо, «Монтана», – вспомнил Пылевец любимый позывной взводного. – К тебе пошел Сеня.
Сеней звали старшего лейтенанта Семена Татарчука.
С террасы кто-то спрыгнул на дорогу в светлом спецназовском комбинезоне. Иванцов решил, что это подошла подмога, окликнул с надеждой:
– Сеня, ты?
– Свои! – раздался в ответ незнакомый голос.
– Давай, падай ко мне!
Незнакомец развернулся, и рядом со взводным стукнулась граната, скатилась в обрыв и оттуда с визгом вылетели осколки.
«Это дух!» – сообразил он и выстрелил. Рой трассирующих пуль ужалил незнакомца, свалил на землю. Иванцов подполз к нему, ужасаясь, что, может, по нелепой ошибке убил друга. К счастью, это был не Татарчук. Заросшее светлой бородой лицо незнакомца перекосилось от боли. Руками он прижимал раны на груди и животе, порчась в предсмертных судурогах
– Кто ты?
– Я – сержант Алексей Тропарев из Москвы, – прошептал раненый. В глазах его светилась ненависть. – Окончил МГИМО. Два года назад призывался… Передай матери, что я погиб. Сволочи, убийцы! Не-на-ви-жу! Я очень рад, что убивал вас в Мараварах. Рад!
Иванцов скреготнул зубами, вытащил нож.
– Ну, что ж, коли так, Леша, то я отплачу тебе за погибших товарищей.
Он без замаха вонзил нож в сердце. Душман дернулся и затих навсегда.
На откосе что-то зашуршало. Послышался сдавленный окрик Татарчука:
– «Монтана», ты где?
– Сеня, я здесь! – обрадовался подкреплению Иванцов.
Семен спрыгнул на тропу, за ним посыпался взвод. Это заметили мятежники. Вновь гулко застучал в ночи крупнокалиберный пулемет, затем послышался мегафонный крик:
– Сдавайтесь! Мулла Гафур гарантирует вам жизнь!
– Надоел уже со своими предложениями, – съязвил в адрес агитатора Иванцов. – И выкурить пока не можем.
Он вышел в эфир, зло спросил:
– «Кобра», почему «Ростов» с духами в жмурки играет? Мы же лежим под огнем, к складу подойти не можем, а он все обещаниями кормит.
– Сейчас разберемся, «Монтана», – ответил Боков.
В эфире было слышно, как он вызывал на связь Маркова, спросил:
– Ты возьмешь, в конце концов, пулемет или нет?
– «Кобра», дайте еще десять минут, и я сниму дэшэка.
– Это твое «сниму» я всю ночь слышу, – разозлился Григорий и скомандовал Кистеню:
– «Москва», выполняй задачу «Ростова».
«Сам во всем виноват, – корил он себя за очередную неудачу Маркова. – Знаешь же, что он не может командовать, а все экспериментируешь. Если снова притащит трупы, то они будут на моей совести».
…Кистень повел роту меж огромных валунов по каменным россыпям, подобрались к пулемету. Расчет был увлечен стрельбой и даже не почувствовал опасности. Несколько гранат было достаточно, чтобы дэшэка умолк.
Недалеко от огневой позиции зенитчиков Кистень увидел лежавшего в траве Маркова, но прошел мимо, словно его вообще не существовало. Только зло подумал: «Сам отлеживается, а нас на пулемет погнал. Я ему больше руки не подам!»
Когда пулемет умолк, Иванцов стремительным броском прорвался к складу. Металлическая дверь закрывала вход в пещеру. Ее взорвали. Но для основательного осмотра содержимого склада времени уже не оставалось. Каждый взял по паре автоматов, образцы мин, остальное взорвали и вернулись к своим…
При подведении итогов выхода Боков сказал:
– Будем считать – налет прошел удачно. Меня только одно волнует: почему сплоховала вторая рота?
Марков молчал, низко опустив голову. На лице горел нездоровый румянец. Вместо него поднялся замполит.
– Можно, я за него отвечу? Пулемет мы не захватили потому, что командир роты проявил сверхосторожность. Сам с штурмовой группе не пошел, а только команды выдавал.
– Я ногу подвернул, – попытался оправдаться Марков.
– Ах, ножку подвернул! – вскипел Кистень. – А то, что Иванцов со своим взводом под пулями твоего дэшэка ползал, пока ты прохлаждался, совесть тебя не мучает? То, что пулеметчик рядовой Сливко погиб, а Ермаков ранен по вашей вине – душа у тебя не болит?
– Мучает меня совесть и душа болит, – встрепенулся Марков. – Но и у майора Грушина тоже не должно быть легко на сердце. Он меня в трусости обвиняет, а ведь из-за него мы задержались с атакой. Еле полз в гору.
– Речь сейчас не о замполите, а о вас, товарищ старший лейтенант, – оборвал его Боков. – С офицерами штаба будет разговор особый. Я требовал, чтобы все бегали кросс. Но кое-кто пытается от него увиливать, и в горах вместо помощника становится разведчикам обузой. – Он бросил недовольный взгляд на замполита и продолжил: – Обвинять в сверхосторожности легко. Но пока нет такого дозиметра, чтобы определить, сколько единиц этого чувства офицер проявил. Коль командир роты сплоховал, почему сами не возглавили атаку? Это политработнику не возбраняется… Ладно, не будем больше об этом. Хочу сказать, что многие в эту ночь проявили геройство. Готовьте представление к ордену Красной Звезды на рядового Сливко посмертно. И на всех, кто отличился в бою.
После совещания Григорий спросил Маркова:
– Скажи правду: как получилось, что ты сорвал выполнение боевой задачи?
– Не могу даже объяснить, Григорий Федорович, что со мной происходит. Пока не слышу выстрелов, свиста пуль, – все нормально. А как загрохочет бой, становлюсь сам не свой. Не понимаю, что со мной творится. Я не могу командовать ротой! Переведите меня куда угодно, – посмотрел он с мольбой на Бокова.
Тот молчал, а затем спокойно сказал:
– Наше дело рисковое. Тут удаль, отвага нужны. Я до этого момента сильно сомневался, не знал, чего ты хочешь. Вроде и воевать рвешься, а ничего путного не получается. Это ты после Маравар никак оклематься не можешь… В батальоне вводится новая должность – дежурный по центру боевого управления. Подежуришь, нервишки немного успокоятся. Как только мараварский сидром пройдет – вернешься на роту. Как, согласен?
– Да, да, конечно! – Марков с признательностью посмотрел на комбата. – Спасибо, Григорий Федорович, что поняли меня.

Николай Кикешев «Встань и иди. Афганская эпопея спецназа ГРУ».

Написать комментарий