А вы попробуйте дотянуться до неба

А вы попробуйте дотянуться до неба

Нет-нет, да и вспомню, как много времени и сил душевных потратил я в этой жизни, сокрушаясь по поводу того, что не тогда, не в своё время уродился на свет Божий. Хотя, если быть строгим, я тогда и не считал его Божиим. Просто свет. Просто мир. Моя страна и моя жизнь, которая всё не задаётся именно по той очевидной причине, что произошел некий досадный сбой в небесной механике, в результате чего автор этих строк родился на сто, а то и на двести лет позже предназначенного ему срока.
А случись (ну в мыслях-то собственных ведь можно об этом помечтать) ему родиться двумя, тремя столетиями раньше – ну что для вечности какие-то триста лет?! – как многое в судьбе его могло бы повернуться иначе. Не было бы всей этой опостылевшей скуки и вранья, когда думают одно, говорят второе, а делают третье. Или вообще ничего не делают, плюют на всё с высоченной башни, но живут тем не менее припеваючи, в веселье и достатке.
Но главное – вранья. Любого на выбор: газетно-журнального, школьно-бытового, комсомольско-партийного, литературно-художественного… всего и не перечесть. Какая разница, когда всё погано. А в ту эпоху, в которой мне надлежало родиться, да не случилось, – там-то ведь иное дело. Какое благородство в мужчинах, едва задета честь – и пожалуйте к барьеру. А сейчас – стыдоба, да и только. Разве ж это мужчины: чуть что не так, они бегом в милицию, а оттуда в народные суды и строчат, строчат наперегонки заявления. Ещё бы: кто раньше – тот истец, иначе ответчик. Фу!
Правда, если быть честным до конца, то покорный ваш слуга… радовался ведь, чего греха таить, когда лишняя денежка перепадала. Неважно, что их было немного и случалось таковое нечасто. Хотелось-то чаще! Когда вот так же привирал помаленьку, говорил нужные слова, улыбался нужным людям. Да и что, мнилось тогда, рассыплюсь я, что ли, от одного-двух разов? Вроде все так живут… Справедливости ради нельзя умолчать и о том, что надолго меня, как правило, не хватало. И всякий раз всё заканчивалось прискорбно похоже: срывался и называл (а чаще обзывал) всё и вся своими именами. Эдакий господин Чацкий наших дней… А в результате и эти воздвигаемые такими усилиями шаткие сооружения летели вслед за предыдущими в тартарары. Причём, что характерно, всякий раз на самом пороге такого вожделенного, такого долгожданного благополучия, когда можно было бы в конце-то концов и наплевать на «несвоевременное» своё рождение. И стать таким, как многие. Благополучие только и могло бы утешить горделивую натуру, стать неким бонусом, как принято выражаться ныне, за многолетние душевные терзания. Оно и понятно, если уж быть как все, если уж жертвовать своей драгоценной неповторимостью – так уж в придачу с достатком. А уж художественного вкуса, чтобы обставить наконец-то будущую просторную квартиру или будущую же дачу на берегу тёплого моря, сыщется у меня наверняка поболее, чем у этих недалёких, часто неинтересных в элементарном общении людей, мстительно думалось тогда. Мог ведь поиметь всё то, чем с такой завидной лёгкостью владели они, не прилагая при этом, как мне виделось тогда, особенного для этого старания. Все эти люди в отличие от меня, похоже, были очень довольны местом и временем своего рождения, а потому так заботливо обихаживали пространство вокруг себя, обстоятельно готовясь к продолжительной (а может, вечной?) комфортной жизни. И, повторяю, стоило мне несколько раз попытаться выстроить свою судьбу подобным образом, а такие возможности были предоставлены мне несколько раз, и очень серьёзно, как в самый ответственный момент случалось непредвиденное, именно когда всё, считай, за углом…
Уже потом, много лет спустя, осознал – и тоне сразу, а через многие скорби, – что это Господь хранил меня, тогда ещё очень слабого, от многих соблазнов этого мира. Именно хранил, для чего-то важного для меня самого сохранял, сберегал от всей той жизни, в бесконечных удовольствиях которой я наверняка бы захлебнулся, и несчастная моя душа погибла. Чуть не по рукам шлёпал, как это часто делаем мы с нашими любимыми чадами; я же не понимал этого, а всё роптал, роптал. И продолжал горевать по поводу того, что «не тогда» родился. Как и не ведал в ту пору о той великой и страшной подати, о той неимоверной цене, которую платили эти «счастливчики», в числе которых я так жаждал порой оказаться, измучившись безденежьем и тоской. Слава Богу (да-да, именно Ему слава!), что всерьёз этим я так и не заболел. И именно по этой причине много лет спустя не мнится мне в этом никакой личной заслуги, куда там! А всё того же Врача, что так и не позволил мне стать чахлым хроником. Температурил, конечно, случалось, а то как же?! Зато вот хожу, дышу… ну, было, было такое, спотыкался, и не раз, падал больно, да, слава Богу, хожу сам, без палочки, хоть и прихрамываю слегка, если, конечно, приглядеться.
Так и проплакал бы, наверное, свой чёрствый век, если б не мысль, встреченная как-то у Святых Отцов. Оказывается, каждый из нас рождается на свет Божий именно в то время, которое более всего подходит для его личного спасения. Отчетливо помню, как она поразила меня. Стало понятно многое непонятное доселе, как и фраза, сказанная жене незадолго до собственного моего крещения, случившегося аж в сорок два года, что если не покрещусь наконец, то умру. А ведь и вправду помер бы. Незаметно для многих и, возможно, самого себя. Привычно вымеривал бы улицы Москвы или иных городов, сея вокруг тоску и злобу, похоть и смрад.
Только не подумайте, я и сейчас, увы, совсем не хорош. А и всё ж не таков, как прежде. Ну разве сравнить мои сегодняшние мысли, тревоги, мечты, сами слова мои с теми, прежними. Всё, как мне кажется, иное. Конечно, всякое бывает. Случается, что и унываю, не без этого. Много, ой как досадно много живёт во мне из того прошлого. Но если б вы только знали, какие иной раз у меня случаются радости! Раньше я о них и не подозревал. Спросите, какие именно? Боюсь, не объяснить этого словами. И знаете почему? Пусть их ещё очень мало, и пусть они нечасты, зато все они – какие ни есть, вся моя заветная горстка – сплошь небесного свойства. А вы попробуйте дотянуться до неба, дотроньтесь хотя б один единственный разок. То-то же!
Фазиль (в Святом Крещении Василий) Ирзабеков

Написать комментарий