Как мы должны поступать для облегчения участи наших больных и раненых воинов
Трогательная притча Господа нашего Иисуса Христа о милосердом самарянине, слышанная вами, братия, в нынешнем евангельском чтении, всегда, при самом обыкновенном течении жизни нашей, имеет широкое приложение. Всегда, при всяких обстоятельствах жизни, мы можем извлекать из нея назидательные уроки для души нашей. Всегда мир, в котором мы живем, представляет из себя как бы больницу, наполненную различнаго рода больными и израненными, нуждающимися в нашей неотложной помощи, подобно тому, как нуждался в ней впавший в разбойники, ограбленный, избитый ими и брошенный на дороге несчастный израильтянин. Одни из наших ближних страдают недугами нравственными: различныя греховныя страсти, подобно разбойникам, овладели их душею, совлекли с нея одежду чистоты и невинности и нанесли ей раны греховныя. И все, кто только может помочь им в освобождении души от страстей и в исцелении ея, обязаны подать им руку помощи. Немало среди нас больных и разнообразными недугами телесными: каждый из нас, если примет к сердцу урок нынешней евангельской притчи, — всегда может найти для себя случай благотворить и этим несчастным. — Но, братие, бывают особенныя обстоятельства, когда поприще нашей благотворительности должно расширяться, когда мы постоянно — ежедневно и ежечасно — должны быть готовы и стараться оказывать милосердую помощь страждущим душевно и телесно нашим ближним. Эти особенныя обстоятельства наступают тогда, когда природа, как бы отягченная и возмущенная множеством наших грехов, начинает изрыгать из себя заразу и плодит губительныя болезни, поражающия и пожирающия множество жертв, требующих в своих болезненных страданиях самой неотложной и самой усердной помощи с нашей стороны. Или же эти особенныя обстоятельства возникают тогда, когда народныя страсти возбуждаются, с одной стороны, религиозным фанатизмом, своекорыстием, властолюбием, стремлением сильных к угнетению слабых, с другой — благородным желанием справедливаго возмездия притеснителям и освобождения притесненных и приводят народы к вооруженной борьбе между собою, когда начинает литься кровь братий наишх и являются во множестве израненные и изувеченные врагами ближние наши, жаждущие нашей сострадательной помощи, нашего вспомоществующаго благотворения... В такое именно особенное время живем мы теперь, братие, — живем при таких особенных обстоятельствах, когда на каждом шагу призываемся к милосердию, когда должна расшириться наша благотворительность и с особенным самоотвержением проявить себя. Война, — праведно обявленная Благочестивейшим Государем нашим угнетателям наших братий по крови и вере, не могла обойтись без многочисленных кровавых жертв с нашей стороны. Наши доблестные воины самоотверженно двинулись в бой с жестоким и коварным врагом, — и многие, многие из них уже успели положить живот свой за други своя. А другие из них, еще более многочисленные, подвергали и подвергают себя всевозможным лишениям, зависящим от климата, погоды и самой сущности военнаго дела; или же, получивши тяжелыя раны, — лежат, страждут и томятся в больницах. Какое, братие, обширное поприще для нашей благотворительности! Вот куда мы теперь должны особенно направить свое милосердие!
Но, быть может, у кого-либо возникнет вопрос: в чем же именно должно состоять наше милосердие? Как должна проявляться наша благотворительность по отношению к нашим страждущим, больным и раненым воинам? — Вопрос этот вполне разрешается для нас Самим Господом нашим Иисусом Христом, в притче о милосердом самарянине. Стоит только обратить внимание на все характерныя черты подвига милосердия, который совершил самарянин, — и потом применить эти черты к нашей собственной деятельности — целесообразно с потребностями нынешняго времени, — и упомянутый вопрос разрешится сам собою.
Что же мы замечаем в милосердом самарянине?
Первым проявлением милосердия самарянина была жалость к несчастному, израненному человеку, брошенному на дороге. Стоит только обратить внимание на ту обстановку, на те обстоятельства, при которых выказана была им эта жалость, и мы ясно поймем, что самарянин совершил великий подвиг, великое дело милосердия одним уже этим проявлением простаго сожаления. Дело в том, что самарянину предстояло совершить дело милосердия на самом опасном месте своего пути. Вблизи этого места путники нередко делались жертвами жестокости разбойников. По этому-то опасному месту проезжает самарянин, — и видит израненнаго человека. Что, по-видимому, естественно было почувствовать ему при таком зрелище? — По-видимому, им прежде всего должно было овладеть чувство собственной опасности в этом страшном месте. А за этим чувством должно было неминуемо, по-видимому, возникнуть и другое — чувство самосохранения. Кому из нас незнакомо по опыту это последнее чувство?... Оно, особенно в первую минуту своего возникновения, заглушает часто в человеке все благородныя чувства, стремления, все порывы самоотвержения... «Спасай скорее себя; не думай о других», — так обыкновенно настойчиво шепчет человеку это чувство в минуту опасности. — И вот, завидевши на дороге такой явный признак опасности — избитаго разбойниками человека, самарянин, по-видимому, должен был всемерно поспешить оставить это опасное место... Но самарянин не делает этого. Он был в высшей степени сострадательный человек. Не смотря на то, что израненный израильтянин лежал на самом опасном месте, он проникается состраданием к нему: — чувство милосердия заглушает в самарянине чувство самооохранения; он подъезжает к страдальцу, сострадательно всматривается в лице его. Да, поистине великий подвиг милосердия совершил самарянин одним уже этим проявлением жалости, сострадания. Но этот подвиг окажется еще выше, когда мы обратим внимание на состояние души израненнаго и брошеннаго на месте израильтянина. Кроме боли телесной, — какую боль душевную, какое страшное безпокойство душевное должен был чувствовать, одиноко лежа в пустыне! Все мимоходящие поспешно оставляют его; к нему не подойдет никто, — думает он; он брошен, он забыт всеми.. Помощи ждать нечего... Безнадежность овладевает им, муки отчаяния наполняют всю его душу. Он страдает и телом и душею, тяжко страдает!.... Но вот видит, что один человек не проходит мимо его, а направляется к нему. Человек этот подходит ближе, останавливается над ним, всматривается в него сострадательно... Боже, что почувствовал тогда несчастный! Как оживилось все его существо! Радость надежды наполнила и облегчила его душу!....
Вот, братие, первая черта в милосердии самарянина, которой мы должны подражать при настоящих особенных обстоятельствах наших.. Не посторонние, чужие для нас люди, каким был израильтянин для самарянина, — несут теперь бремя самой тяжкой войны. Нет, это — наши соотечественники; это самые близкие ближние и друзья наши. Они за нас, — для улучшения нашего международнаго положения, для защиты нашего отечества, для оказания помощи единоверным соплеменникам нашим, оставили свои домы, семейства и пошли проливать свою кровь и жертвовать своею жизнию... Трудно изобразить те труды, лишения и часто страдания, которыя приходится им выносить там. Можем ли мы оставаться безучастными к их положению? К их подвигам, жертвам будем ли мы относиться равнодушно? От болезней, ран их можем ли мы отвращать свои очи? — Нет, — первая, братие, наша обязанность — питать и постоянно проявлять самое теплое сочувствие, самое искреннее участие к нашим страдальцам, — к нашим раненным и больным воинам. Наше участие много облегчит трудность их самоотверженнаго подвига. Им будет легче страдать, даже умирать, когда они будут знать о нашем сочувствии к ним, когда они узнают, что жертвуют своею кровию и жизнию не за холодных и бездушных самолюбцев, думающих постоянно только о своих собственных, личных выгодах, но за добрых соотечественников, которые искренно и глубоко принимают к сердцу высокое значение дела, решаемаго военными их подвигами, и способны горячо сочувствовать переносимым ими лишениям и страданиям... Напротив, нет ничего преступнее людской холодности и безучастия к больным и раненым воинам... Какую горечь должны внести холодность и безучастие в души страдальцев! Как должны увеличить их страдания! Как должны они исказить самый их подвиг, и, быть может, умалить цену их жертвы, возбуждением в душах их негодования против неблагодарных соотечественников, возбуждением, быть может, раскаяния и сожаления о том, что они жертвовали собою для неблагодарных!... Позволим ли же мы себе холодность к страждущим с ея страшными последствиями?
Но, братия, самарянин не ограничился только тем, что показал свое сердечное участие к израненному и брошенному на дороге человеку. Он не закончил своего милосердия только тем, что сострадательно взглянул на страдальца, — и потом удалился... Нет, он старается оказать ему кроме сочувствия и действительную помощь... Он прежде всего старается облегчить телесныя страдания несчастнаго: начинает возливать на раны его масло и вино, — масло для того, чтобы смягчить боль от ран, а вино для того, чтобы предохранить раны от гниения, и — перевязывает раны. Потом он берет несчастнаго израненнаго с земли, садит его на своего осла и везет его в гостиницу. И здесь он продолжает окружать страдальца своими попечениями. Затем утром, — уходя из гостиницы далее, он обращается к гостинику, дает ему деньги и просит его устроить надлежащий уход за больным и позаботиться о совершенном выздоровлении его, обещая гостинику уплатить все, что будет потрачено им на больнаго сверх данных ему денег. Таким образом подвиг самарянина расширяется и усложняется. Жалость его к больному, очевидно, была не одним только минутным увлечением, не одним только порывом чувствительности, способным зародиться в душе, но не способным перейти в дело... Нет, сожаление, его участие были проявлением глубоко любящаго, самоотверженнаго духа. По чувству любви к ближнему, он не мог отойти от страдальца, не оказав ему скорой и действительной помощи.. И — он останавливается возле него и подает ему помощь... И замечайте подробности: что ни шаг, то новый подвиг самоотвержения со стороны милосердаго самарянина. Он останавливается на пустынной дороге, забывая, под влиянием любви, о могущей постигнуть его опасности от разбойников и не смотря на то, с другой стороны, что быть может имел крайнюю надобность — по своим делам продолжать путь свой далее. — Затем, отправляясь в путь, он, конечно, не разсчитывал, что ему прийдется оказывать помощь израненному человеку... Поэтому он не запасся, конечно, никакими потребными собственно для этой цели предметами. Не вез он, конечно, с собою полотна, потребнаго для перевязки ран.. И, если он перевязывает раны несчастнаго; то что, можно думать, употребляет он для этой перевязки? Вероятнее всего, он раздирает свою одежду и делает из нея перевязки; быть может, обнажает себя, и таким образом обрекает себя на страдания от действия стихий, — от жара, от холода ночнаго. Не с врачебною, конечно, целию он вез с собою масло и вино; он имел их при себе, вероятно, для утоления своего голода и жажды. И — он жертвует своим, так сказать, куском хлеба — в пользу раненаго, а сам обрекает себя на лишения... — Затем, осел его предназначался им опять-таки вовсе не для перевозки раненых. Он должен был служить своему хозяину частию для перевозки его поклажи, а частию для того, чтобы и сам хозяин в случае утомления мог сесть на свое животное и несколько облегчить свою усталость. Но милосердый самарянин и осла отдает в распоряжение раненаго, — он посадил раненаго человека на осла и везет его в гостиницу. Но и здесь еще не конец самоотвержению самарянина. И в гостинице он принимает на себя новые труды и заботы, приносит в пользу раненаго новыя жертвы. Вместо того, чтобы предаться отдохновению и сну, он ухаживает за больным.. Наутро, имея нужду отправиться в путь, он дает гостинику деньги, для того чтобы обезпечить и дальнейшую, окончательную помощь раненому. При этом он не отказывается от жертв и после; он заявляет гостиннку, что, если он издержит на больнаго больше того, что ему дано, — то, по возвращении своем, он уплатит ему за все издержки. Так, братие, что ни черта, — то новый подвиг самоотвержения со стороны самарянина. Но для того, чтобы вполне оценить и высоту, и благотворность его самоотвержения, — опять обратите внимание на то состояние духа, в котором был во все это время израненный страдалец. Радостная надежда, — сказали мы выше, — наполнила его душу, когда он увидел над собою сострадательнаго самарянина «Он спасен, он не погиб», — думал он. Путешественник еще более утверждает его в этой надежде, когда начинает перевязывать его раны.. Но опять боль отчаяния подступила к его сердцу... «Что же будет за сим»? думает страдалец. «Ведь он уедет — этот добрый человек. Не останется же он здесь со мною... Что же со мною будет? Я опять останусь один — здесь, на дороге, в пустыне, и буду растерзан зверями, добит разбойниками, или погибну от голода и холода. Надолго ли же облегчит мою участь эта первая оказанная мне помощь»?.. Но вот он замечает, что милосердый самарянин не намерен удовольствоваться первою ему помощию... Он видит, что этот добрый человек, сделавши ему перевязку, — не уезжает от него, не оставляет его на дороге, где он мог бы погибнуть от голода и холода, но берет его с собою, готовится вывезти его из пустыни. Сами можете представить себе, братие, как успокоительно, благотворно все это подействовало на душу страдальца... Но когда вслед затем он был помещен в гостинице, увидел за собою самый внимательный уход, когда наконец и дальнейшее положение его было вполне обезпечено, — тогда полная, ничем не смущаемая отрада наполнила душу несчастнаго... Спокойствие, столь необходимое при всякой болезни, было вполне приобретено им...
Итак, братие, вы видите, какое великое дело милосердия совершил самарянин... Он не на лице только своем, не на словах только выказал жалость к несчастному израненному, лежавшему на дороге. Он вложил в дело милосердия вместе и свой труд, и свои посильныя средства, — незначительныя, но в высшей степени ценныя; ибо оне были вполне благовременны и вполне достигали цели.
И нам должно, братие и сестры, подражать самарянину — в настоящих особенных обстоятельствах нашего отечества. И мы должны являться к раненым и больным воинам нашим не только с своим участием и сочувствием, но нести им на помощь и свой личный труд, и свои средства. Личный труд, — это самое высшее, что можно пожертвовать во благо другаго. Жертвуя для других своим личным трудом, мы жертвуем частию самих себя, своей жизни, своего существа... И чем больше полагается на жертву личнаго труда, тем, конечно, она выше. Но личный труд каждаго ограничен. Поэтому мы должны расширять его привлечением к личному труду других, которые, при вещественной поддержке с нашей стороны, имеют возможность посвятить все свое время и свои силы делу помощи больным и раненым и уходу за ними. — И личный труд становится жертвой в высшей степени ценной и высокой, когда он соединяется с пожертвованием и материальных средств на дело благотворения.. Но не все могут, конечно, жертвовать вместе и личным трудом, и вещественными средствами во благо страдальцев. В таком случае, дело благотворения нашим раненым страдальцам мы должны разделить между собою: одни пусть жертвуют для этого свой личный труд, а другие, не могущие трудиться лично, пусть помогают общему делу средствами своего состояния. — И когда все мы соединим вместе — одни свой труд, другие — свои средства: тогда явится возможность вполне и до конца облегчить участь раненых воинов. Они увидят тогда, что родное их общество не на словах только сочувствует им, но и на самом деле. Тогда и самыя раны, болезни и всякаго рода лишения им будет легче переносить; — душа их будет умиротворена.
Таким образом, нынешняя евангельская притча — примером милосердаго самарянина — ясно, наглядно разрешает вопрос о том, как мы должны поступать для облегчения участи наших больных и раненых воинов, жертвующих за нас своею кровию, своею жизнию.
Но разрешаемый примером самарянина, вопрос этот уясняется и разрешается также множеством примеров и живых лиц, которыя посвятили себя на деле облегчению участи страдальцев воинов наших...
И прежде всего, посмотрите на Августейшаго Государя Императора нашего! Он по истине милосердый Самарянин, — всецело проникнутый духом евангельскаго милосердаго самарянина, или вернее духом Господа Иисуса Христа, изображаемаго в притче под образом самарянина. Он приседит там, где подвергаются болезням и ранам наши родные воины, — на поле брани, на местах битв. Он с любовию и состраданиехь посещает больницы — и словом любви утешает страдальцев; Своими дарами, жертвами и заботами облегчает их участь. И как многих сделал Он счастливыми, блаженными Своим участием к их страданиям!
Посмотрите и на Августейшую нашу Государыню Императрицу. С какою чисто материнскою ревностию Она печется об изыскании разнообразных средств для облегчения участи больных и раненых воинов! Она является к ним с словом утешения и затем и Сама жертвует, и неумолкаемо призывает других к пожертвованиям для облегчения участи израненных страдальцев. И Ея Августейшия Невестки, Дщерь и весь Дом Царский — первые подражают Ей в деле служения страждущему человечеству.
Посмотрите, далее, на целый сонм мужей и жен, юношей и дев, которые, в качестве врачей, в качестве братьев и сестер милосердия, отправились на места военных действий, чтобы там служить раненым и больным, а равно и в других местах России трудятся над облегчением страданий больных и раненых воинов... Многие, многие обрекли, посвятили на служение св. делу все — и все свое время, и свое здоровье, и даже самую жизнь свою, часто небезопасную иногда от пуль вражеских, а иногда от болезней смертельных. Многим из них приходится разделять труды и опасности войны наравне с самими воинами.
Посмотрите, наконец, и на местных наших тружениц, которыя, по христианской любви к страждущим за Христа и отечество воинам, — с такою ревностию стараются приготовить все, потребное для облегчения участи страдальцев, — пекутся о том, чтобы одеть и согреть их, защитить их от холода и непогоды.
Вот, братие, живые примеры, указывающие нам, как можно и должно помогать страждущим воинам нашим. Не будем же и мы отставать от других в делах милосердия! Имея целый облак свидетелей (Евр. 12, 1) в пользу их, постараемся соединить свой личный труд и свои вещественныя средства на служение такому близкому нам священному делу. Преимущественно же будем взирать на Начальника веры и Совершителя Иисуса (Евр. 12, 2), Божественнаго милосердаго Самарянина, спасшаго изъязвленное грехами человечество, и подобно Ему, потщимся даже своей жизни не щадить для служения больным и раненым воинам, за нас же самих проливающим свою кровь, приносящим в жертву свое здоровье и жизнь. Аминь.
Произнесено 6 ноября 1877 года в Кишиневском Кафедральном соборе.
Источник: Слова и речи Павла, Архиепископа Кишиневскаго и Хотинскаго. Том 2-й. — [СПб., 1878.] — С. 210-222.
